рвии, Сайн
ае, в Индальском царстве, в Ханду и не только.
— Восхищён. А я вот в горах бывал не раз.
— Какие они?
Сирли растрепал кончик бородки.
— Величественные и бескрайние. Гномье царство невероятно, совсем другой мир, закрытый сам в себе и не интересующийся ничем что происходит снаружи. Гномы уверены, что Кхазунгор, их империя, — есть средоточие всего мирового смысла, а потому прочее не важно.
— Они правы?
Наёмник усмехнулся:
— Учитывая, что под землёй он больше чем на поверхности в разы, я сказал бы, что да, они правы.
Матросы спускали на воду шлюпку.
— Я отправляюсь с ними в город, госпожа моя, закупимся провизией и вином. Пригляжу, чтобы не потерялись и не отстали, задерживаться здесь нам не стоит. Ни о чём не беспокойтесь, Маргу где-то рядом, где-то под нами. Ваши защитники внушают доверие, но если понадобится какая-либо особая помощь, просто позовите моего брата по оружию. Мы обязались защищать вас от любых невзгод.
— Жрица Элрога, взывающая о помощи к отродью Клуату? Вы в своём уме, Кельвин? — примерила гримасу высокомерного непонимания Самшит. — Я плохо сплю и почти не могу есть, чувствуя рядом эту тварь, не хватало ещё обращаться к ней за помощью.
Наёмник ничего не смог сказать. За ту неделю с лишком, что они пробыли в море, прекраснейшая Самшит действительно заметно похудела. Она и прежде была лишена запасов жира, точёная, совершенная, гибкая и изящная. Теперь же плоть её заметно истаяла, скулы и подбородок заострились, но пылавшие очи с прежним упрямством смотрели из углубившихся глазниц. Смирившись с неугодным соседством, она впредь ни разу не явила слабость духа, чем вызывала в Кельвине ещё большее восхищение.
— Что вы любите, госпожа моя?
— Бога, — не задумываясь, ответила Верховная мать.
Он улыбнулся.
— А из еды?
Самшит смутилась.
— Я люблю… гранаты, абрикосы, вишню… а что?
— Мясо?
— Любые мышцы, сердце и печень. И рыбу тоже. Что вы задумали?
— Выразить вам немного моей признательности.
— Ненужно!
— Не скучайте, госпожа моя!
Наёмник отбыл в город вместе с несколькими матросами, оставив Самшит в растерянных чувствах. Пожалуй, впервые в жизни за ней по-настоящему ухаживали. Прежде жреческое одеяние и остро заточенный крис отпугивали всякого польстившегося на красоту женщины айтайлэаха.
Через некоторое время Верховная мать призвала команду к молитве на верхней палубе. С той ночи, когда кааш лишился головы, она взяла на себя обязанность присматривать за моряками. В конце концов не это ли должен уметь делать жрец, — вести народ по пути праведному?
Её проповеди успокаивали, клеймя воплощение зла, которое сидело на носу корабля и молчало. Морякам казалось, что служительница Пылающего возводила стену света между ними и отродьем глубин, им становилось легче работать и спокойнее спать, а благодаря этому «Предвестник» мог скорее идти к цели.