Подобные столкновения возникали повсюду: в Сен-Дени валяльщики ссорились с красильщиками; в Провене взаимная вражда валяльщиков, суконщиков и ткачей доходила до того, что каждый из этих цехов отказывался принимать в ученики сына или родственника мастера, принадлежавшего к одной из двух остальных корпораций. Эти ссоры были нескончаемы; прекратившись, они тотчас начинались снова, и некоторые из них продолжались целые века, до крушения старого порядка; если бы не Французская революция, то портные и до сих пор препирались бы о своих правах со старьевщиками.
Некоторые корпорации имели право насильно навязывать свои услуги клиентам; таким образом, привилегия обращалась в вымогательство. Таковы были, например, винные крикуны в Париже, которые занимались тем, что утром и вечером ходили по перекресткам со жбаном и кружкой в руках и заставляли прохожих пробовать вино, сообщая при этом адрес торговца и цену. За это они получали от кабатчика по четыре денье в день. Отказаться же от их услуг он не мог: если он не хотел говорить им своей цены, то крикуны справлялись о ней у гостей; если он не впускал их, они могли предлагать вино по королевской цене, и тогда кабатчик был обязан продавать его по этой цене. Такими же насильственными привилегиями пользовались мерильщики зерна и жидкостей и некоторые другие.
Регламентация труда. Понятие свободы было чуждо этому экономическому строю. Вне корпорации свободы не было; внутри нее свобода ремесленника также была сильно ограничена. Он был стеснен в своей ежедневной работе суровой дисциплиной. Статуты цеха наперед предписывали ему условия его труда вплоть до технических подробностей производства. Никто не должен был работать ни в воскресенье, ни в праздничные дни; хлебные печи надо было гасить в субботу вечером, в тот час, когда зажигают свечи; это составляло в общем около ста прогульных дней в год. Ночная работа была вообще воспрещена, по крайней мере во всех производствах, требующих внимания и точности, потому что, как говорит один амьенский устав, «ночная работа не может быть хороша и добросовестна». Исключения из этого закона делались лишь в пользу некоторых несложных производств или известных операций, продолжавшихся не менее 24 часов подряд, как например, литья металлов. Сама техника была точно установлена и подчинена контролю: ремесленник должен был постоянно наблюдать за трудом своих рабочих; все работали днем, на глазах публики; горн или кузница золотых дел мастера и кузнеца должны были помещаться в их лавках; портной должен был шить на столе, стоявшем возле окна. Корпорация не доверяла ремесленнику, опасалась искушений, обмана и лени с его стороны; она боялась, как бы он не обманул неопытного покупателя, и потому удваивала свои предосторожности. В Амьене слесарь не мог делать ключ, если не имел под руками замка; мясникам запрещалось надувать говядину и продавать мясо собак, кошек и лошадей. В Париже ремесленник не имел права приделывать старый замок к новой мебели или украшать серебром костяные ножи, которые он мог бы потом выдавать за ножи из слоновой кости. Точно так же запрещалось ткать смешанные материи из бумаги и шелка, если же иногда это и разрешалось, то лишь с условием, чтобы бумажные нитки были ясно видны. Иногда уставы предусматривали даже детали производства, например, количество золота, которое ковач мог примешивать к листовому серебру, пробу металла для золотых дел мастеров, способ нанизывания четок на нитку, длину и ширину материи и качество основы. Продажа также регламентировалась до мелочей: продавец должен был правильно мерять и вешать; так как пакля и сало стоили дешевле свечей, то один указ предписывал, чтобы на четыре фунта свечей приходилось лишь четверть фунта светильни. В Париже в большинстве корпораций ни один предмет не мог быть пущен в продажу без предварительного осмотра. Товар, признанный «хорошим и добросовестным», отмечался знаком цеха; тот же, который признавался дурным, забирали и сжигали, виновного присуждали к штрафу, часто довольно крупному, его лавку закрывали на несколько дней, а иногда он безвозвратно исключался из корпорации.