Скромно скрипели колеса телеги, почти заглушенные стуком копыт. Франко перестал кричать, теперь он только тихо стонал и бормотал что-то неразборчиво, повернувшись лицом к одному из бортиков. Его одежда промокла от пота так, как если бы целый день он провел под проливным дождем, небеса же не плакали с момента того рокового часа, когда они заступили в ущелье, — оплакивать было некого.
Больной затих, и Старина Билл придремал. Он не привык не спать по ночам, не мог не сомкнуть глаз. Один из них был почти скрыт огромной опухолью, из обычного ячменя превратившейся во что-то большее. Когда он ее касался, его пальцы ощущались, как укусы овода, кроме того опухоль горела и постоянно напоминала о себе ноющей болью, вполне терпимой, но непрекращающейся, она досаждала Биллу похлеще зубной боли, которая давно его мучала и с которой он научился жить, не имея денег на дантиста. Второй глаз старика был подбит угодившим в него камнем, фингал досаждал ему куда меньше ячменя.
Вдруг что-то ударило по слуху Билла, пробудив его от поверхностного, тревожного сна. Билл несколько секунд приходил в себя, пытаясь определить, что же его разбудило. Он сразу понял, что что-то изменилось, но не мог понять, что именно. Наконец Билл отчетливо услышал хруст, раздавшийся откуда-то из-под колес телеги. Звучало так, будто она катилась не по камням, а по чему-то хрупкому, не выдерживающему ее веса. Медленно Билл приподнялся и посмотрел через бортик телеги, но ничего не смог разглядеть в кромешной тьме. Он лег обратно и почти уже заснул, когда хруст повторился снова, а после еще и еще. Теперь каждый поворот колеса сопровождался хрустом.
Кряхтя Билл встал на колени и, порывшись в кармане, нащупал спичку рядом с табакеркой. Билл, как и большинство разбойников, курил, но весь его курительный табак давно сошел на нет, и свернуть папироску было не из чего. Билл помнил, что одна или две спички, завалялись у него в кармане. Коробок он потерял, так что зажигать спичку пришлось ногтем, который у Билла — этого древнего ископаемого — был тверд, как камень. Первая спичка сломалась, и Билл, чертыхнувшись, выбросил ее во тьму. Хруст под колесами продолжался, он уже не стихал. Телега начала трястись, чего раньше с ней не случалось. По всему выходило, что она наехала на что-то, и Билл хотел выяснить, чем это что-то было, поэтому достал из кармана вторую спичку. Прямо перед тем, как зажечь ее, он услышал голос своей давно почившей матушки. Она напевала мотив колыбельной, слов которой он не помнил, но мелодию узнал бы из тысячи, под ее пение Билл засыпал в детстве. На глаза старика навернулись слезы, он и подумать не мог, что это могло быть предупреждением ему или преддверием к чему-то страшному.