Никто в городе не ожидал, что экспедиция вернется, когда же в середине дня первая повозка, скрипя колесами, вкатила в город, миновав гарнизон, все жители Чертополоха вышли встречать вернувшихся из прерий людей не как героев, но как живых мертвецов, которые по всем законам вселенной должны догнивать сейчас где-то в степи, но вот они здесь, перед ними, двигаются и дышат. Они отметили с довольными и мрачными ухмылками опустевший рукав рубашки бесстрашного предводителя экспедиции и его осунувшееся лицо, — отметили с некоторой грустью отсутствие голубоглазого и светловолосого Дейва, которого даже эти угрюмые и неприветливые люди по-своему любили. Отметили также и исчезновение одного из пришлых бродяг, за гроши купленных Тюффоном со всеми потрохами в одном из крупнейших городов центрального Вельда. Это был тот самый бродяга, через два месяца после «краткого общения» с которым у одной из дочерей местного бакалейщика начал расти живот. Бакалейщик, узнав о загадочной гибели нежеланного им жениха, сплюнул и растер плевок истоптанной подметкой своего просящего есть сапога, с одной стороны злорадствуя, с другой сетуя, так как имел намерение стрясти с него деньжат, если вернется, за нанесенный ущерб его имуществу. Провинившаяся дочь бакалейщика, которую первое время пороли с утра до ночи, разрыдалась и убежала домой.
Только Элли, вышедшая встречать экспедицию вместе со всеми, рыдала сильнее и громче в тот день, увидев мужа, но не увидев сына. Радостная улыбка на лице женщины сменилась страшной бледностью, а после, когда муж кивнул, не имея слов, чтобы объясниться перед ней, хотя эти слова он выдумывал во весь обратный путь, она упала в обморок, — Брэндон едва успел ее поддержать. Всю ночь она проплакала, утром же бросилась на ученого с ножом и, несомненно, заколола бы его, расскажи муж ей всю правду. Умолчав о причастности месье Тюффона к гибели Дейва во имя ее же блага, Брэндон соврал Элли впервые за многие годы их брака. Она же набросилась на Шарля за то только, что его экспедиция стоила жизни ее сыну, праведный гнев этой матери требовал вымещения. Муж едва сумел ее удержать, даже он не ожидал такой прыти от своей кроткой с виду и тихой супруги и по-другому начал смотреть на жену после этого случая, в быту переча ей куда реже.
Брэндон и Шарль обменялись рукопожатием на прощание, таким же крепким, как и рукопожатие старых друзей, но заправленным вместо тоски в предвкушении скорой разлуки, чистой ненавистью следопыта. Тюффон, не ожидавший такого холодного приема, болезненно сморщился, когда его тонкая аристократическая ладонь оказалась сжатой в тисках железной хватки ладони Брэндона, огромной, как медвежья лапа, и грубой, как точильный камень. Это была его левая, уцелевшая рука и Брэндон тоже подал ему свою левую руку. Пересилив боль, Шарль все же повел себя в соответствии со своим высоким положением: