— Глухота — не слепота, мой друг! — сказал он покровительственным тоном. — Стрелять-то ты умеешь, я надеюсь?
Разбойник виновато почесал затылок левой рукой, на его правой руке не хватало указательного пальца и одной фаланги среднего. Он проигрался совсем недавно в кости, а будучи раздетым догола, спьяну-сдуру поставил на кон свою селезенку в надежде отыграться. В этом была доля здравого смысла, так как что делает сердце и печень знают все разбойники, а вот за что ответственна селезенка — неизвестно никому из них. Только то о селезенке и известно, что она иногда воспаляется и потом взрывается, как Смесь Бернштейна. Если вовремя не обратиться к врачу, чтобы он вырезал воспаленную селезенку, то от человека мало что останется! Те же, с кем Кочегар играл в тот раз, все так же спьяну-сдуру приняли его ставку, а когда вместо ожидаемой им семерки выпала двойка, оттяпали ему указательный палец с помощью мачете, не зная, где селезенка находится и не веря вообще, что такой орган у человека есть. За то, что Кочегар пытался схитрить, поставив на кон то, чего у него нет, они, отрубив тесаком его указательный палец, дорезали бедняге еще и фалангу среднего, чтоб он на будущее знал, что мухлевать со своими нельзя. Впрочем, едва ли это происшествие многому его научило: он по-прежнему играл в кости и проигрывался в хлам, но части своего тела на кон больше не ставил, — нет, сэр, этот урок он усвоил! Ругаясь, что Кочегар и раньше делал постоянно, а с начала своей преступной жизни — так и в несколько раз чаще, он проклинал лгунов-врачей, выдумывающих несуществующие органы и болезни, чтобы наживаться на таких, как он, простых и честных парнях.
— Но насколько я понял, стрелять и не понадобиться? — неуверенно уточнил Кочегар, когда Мираж задал ему такой, казалось бы, простой для разбойника вопрос, как умеет ли он стрелять? Дело в том, что револьвер в руке Кочегар держал только два раза в жизни: в первый раз, когда воровал его у торговца оружием, так как узнал, что для того, чтобы приняли в банду, нужно иметь при себе оружие или прослыть печально известным в среде законников, во второй — когда делал ставку во всей той же злополучной партии в кости. В пользу его сообразительности надо, однако, отметить, что, играя в кости, револьвер Кочегар поставил первым после денег, еще до того, как разделся и начал щедро одаривать других людей частями собственного тела.
— Значит, не все ты и прослушал! — Мираж довольно растянул свои красные, как спелые вишни, губы в жемчужной улыбке. — Все верно, так и есть! Если дело выгорит, а оно выгорит — это я уж гарантирую (Мираж гарантировал больше, чтобы убедить Кнута, который, нахмурившись, продолжал взвешивать риски, хотя идея обворовать дикарей, как он считал, была его собственной, оригинальной задумкой) — мы получим двух прекрасных лошадей, не заплатив дикарям ни одной жизни и не потратив на них ни одной пули! — Кража, а не сделка, я полагаю! — он в предвкушении потер руки, — ну, есть еще вопросы?