Ни свет ни заря Мираж разбудил свою сторону каньона, а Кавалерия, следуя его указаниям, разбудил свою. Он как-то быстро стал на утесе главным, царем горы, рядом было только несколько шавок, способных громко лаять, но при наличии сильного совсем неспособных кусать. В их числе был Клоп, так называли тощего и длинного болтуна, который накануне утверждал, что он не насекомое, и не хотел поэтому лезть на утес.
Был также и низкий человек неопределенного возраста, с красной рожей и злыми, бегающими глазками, как у хорька, который скорее предпочел бы быть орлом, нежели червем, но так как выбора ему при рождении не представилось, все же признал вчера, что он таки червь. Каждый зрачок этого человека был как конец затушенной сигареты, которая вроде как с виду и погасла, но внутри еще тлеет. Всякий раз, когда Кавалерия смотрел на него, ему хотелось размазать эти два окурка подошвой своего сапога, чтобы убедиться наверняка в том, что не будет пожара.
Ночевал на втором утесе и вчерашний ученик кузнеца: крепко сбитый малый, имевший бицепсы, с гирю каждый, прямую, широкую челюсть и простодушное, почти детское лицо, на простое, доверительное выражение которого какая-нибудь девица из молодых и наивных, начитавшихся любовной беллетристики, могла бы вполне и повестись и, будучи уже обесчещенной, пасть во разврат — естественный путь женщины среднего класса и ниже, лишившейся чести до того, как найти мужа в Прериконе.
Если бы Кочегар не поехал с Лассо-Питом и не пропал вместе с ним, то, учитывая его везучесть, несомненно, на второй утес полез бы и он.
Еще здесь был Терри Рыбак, прославившийся тем, что, сидя на крыше офиса шерифа Брэйввилля, на удочку ловил цилиндры и золотые часы на цепи проезжавших под мостом джентльменов, а нередко и украшения их дам. Он носил шляпу, в ткань которой было продето множество рыболовных крючков. Среди воровского отребья Терри славился смекалкой и был на хорошем счету у Кнута, придумав планы нескольких удачных дел.
Последним из местных авторитетов был Дадли Вешатель — редкостный выродок, не гнушающийся убивать женщин и стариков и не ставший телохранителем Кнута если только потому, что тот опасался, как бы Дадли и его не убил часом. У Дадли не все в порядке было с головой, поговаривают, что травма у него с детства: отец хотел воспитать из него ковбоя и каждый раз, когда у Дадли что-то не получалось в освоении этого сложного ремесла, он набрасывал ему на шею аркан и таскал за собой по двору. Своего отца Дадли прикончил, что должно было случится рано или поздно, а за убийство был судим и взошел на эшафот. Его повесили, но видно, повесили плохо, так как он как-то пережил петлю. Возможно, дело в бычьей шее или в дьявольском вмешательстве, но с тех пор Дадли иногда переклинивало, и тогда у него руки чесались кого-нибудь замочить.