Набоков чрезвычайно интересовался в то время вопросами внешней политики. Шла речь, по почину М. И. Терещенко, о назначении его послом в Лондон, куда, как известно, Временное правительство всех составов так и не нашло времени назначить своего представителя. Конечно, более блестящего выбора нельзя было сделать среди тогдашних правительственных и общественных верхов, чем Набоков, для поста русского посла в Лондоне. У него были все данные – глубокая умственная культура и светское воспитание, превосходная политическая школа и великолепное знание языков, самообладание и настойчивость, гибкость и находчивость. Но план посылки Набокова в Лондон не осуществился – я не помню уже, по какой причине. Он остался в Петербурге бороться за вторую часть своего ответа на вопрос «что же дальше и где выход?».
То была уже область внутренних политических отношений революционной России. Мы видели его понимание задач, которые стояли на очереди. В огромном хаосе, в который превратился весь русский мир, надо было найти и укрепить «великие и подлинные начала русской революции».
Эти начала были Набоковым записаны в акте отречения Великого Князя Михаила: сильное правительство, ведущее страну к Учредительному собранию… «Посему, – кончался этот акт, – призывая благословение Божие, прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа».
Была ли ошибочна эта концепция или нет, я подробно судить здесь не буду. Ставка на русское народовластие была, бесспорно, бита. Но следовало ли из этого, что должна была ставиться другая задача и что другая задача могла быть вообще тогда поставлена. Я глубоко убежден, что, отдав все свои силы торжеству этой политической концепции, Набоков не ошибся, что унаследованные человечеством от двух французских революций идеи учредительной власти и всеобщей подачи голосов в России, так же как бесчисленное множество раз в других странах, могли сослужить огромную организационную роль. Но надобно было, чтобы к Учредительному собранию вела страну сильная власть, способная через народную волю строить, а не разрушать.
Набоков с величайшим интересом и огромным вниманием отдался стоявшей на очереди задаче правовой организации. Если эпоха короткого существования Временного правительства дала рождение ряду совершенно выдающихся по своим внутренним достоинствам законодательных актов – погребенных вместе с собой Временным правительством в его крушении, – то в этом заслуга, прежде всего, двух людей – Набокова и Кокошкина. В Юридическом совещании при Временном правительстве и в совещании по составлению закона о выборах в Учредительное собрание оба они стояли в первом ряду. Юридическое совещание было маленькой, быстро спевшейся коллегией юристов, и работа в ней была легка и приятна. Но комиссия по составлению закона о выборах в Учредительное собрание была многоголовым сборищем, почти парламентом, и тем, кто, как Набоков, принимал в ней деятельное участие, приходилось преодолевать величайшие трудности. Я хорошо помню Набокова в качестве председателя редакционной комиссии Совещания при обсуждении правил о выборах на фронте. Надо думать, что соответствующая часть Положения о выборах навсегда останется единственным в своем роде прецедентом в истории избирательного права. Всеобщие выборы в их самой современной и тончайшей постановке приходилось применить в полевых окопах, лицом к лицу с немецкой тяжелой артиллерией. Сколько настойчивости, выдержки и политики надо было вкладывать в эту работу, чтобы не сделать из выборов на фронте простого предлога для дезертирства. Приходилось с трудом отбиваться от максимализма левых коллег, частью все еще не успевших к тому времени научиться государственному делу.