— А теперь, верно, убили?
— Это вероятно.
— И нас также убьют?
— Если мы не успеем убежать.
— Это как?
— У меня есть планы… Вы увидите…
Публикола подошел к отдушине, выходившей на внутренний двор замка. Двор был пуст.
— Когда наступит ночь, — сказал он, возвращаясь к Курцию, который все еще лежал на спине, — мы постараемся улизнуть.
— Но как?
— Через эту отдушину.
— Она с железной решеткой.
— Мы ее подпилим.
— Чем?
— Ведь у вас есть часы?
— Есть!
— Мы употребим пружину.
Курций предался тогда всем восторгам надежды на свободу и мщение.
— Я отправлюсь в Оксерр, — сказал он, — соберу всех добрых граждан и пойду на роялистов.
Курций опять принимался за свою мечту о будущем военном министре. День прошел, и им есть не принесли.
— Я умираю от голода! — пробормотал Публикола.
Время от времени он ложился под кран бочки. Когда наступила ночь, Публикола и Курций начали подпиливать пружиной от часов железные перекладины, сменяясь поочередно. Это происходило тихо, но очень долго. Несколько раз оба пленника принуждены были прерывать свою работу. Брюле и Заяц прошли через двор. Публикола, увидев, что Брюле с ружьем, сказал Курцию:
— Они браконьеры и останутся в лесу до рассвета, я в этом уверен.
— Ну, надо собраться с мужеством и работать безостановочно, — отвечал Курций.
Наконец Публикола допилил решетку.
— Я выйду первым, а вас вытащу потом.
Публикола был долговяз и худощав; он вскарабкался на плечо Курция и достал до отдушины, в которую пролез, как змея. Курций вскарабкался на бочку и старался пролезть, как Публикола, но тот напрасно тащил его — Курций был страшно толст, а отдушина слишком узка.
— Ах, я погиб! — пробормотал толстяк. — Они меня убьют.
— Нет, — возразил ему Публикола, — если вы отдадите мне ваш шарф и ваши комиссарские бумаги.
— Для чего? — с удивлением спросил Курций.
— Я пойду в Оксерр и объявлю себя вашим посланным.
Через десят минут Публикола украл лошадь в конюшне и скакал по лесу в Оксерр.
Оставим на время главных действующих лиц этой истории и воротимся в Париж.
Войдем в Люксембургский дворец, опять в этот кабинет, где несколько месяцев тому назад Баррас принимал Ланж.
Директор сидел, опустив голову на обе руки перед бюро, на котором лежало большое письмо гражданина Курция, написанное из Кламси. Оно начиналось так:
«Гражданин директор!
Между тем как Париж считает Францию спокойной, некоторые провинции будоражат мятежники, которые мечтают о падении Республики. Роялизм чуть было не одержал здесь верх. Разбойники, долго поджигавшие и грабившие ночью, наконец восстали днем. Они похитили генерала Солероля, которому вы вверили начальство над Ионнским департаментом, и увезли его в лес, служащий им притоном. Я сам, гражданин директор, попал было в их власть, и они приговорили меня к смерти. Я мог избавиться от них только посредством мужества и терпения. Пленник в замке Солэй, попавшись в их руки, я был освобожден ротою пехоты, подоспевшей из Оксерра. Я должен был тогда принять начальство в отсутствие генерала Солероля, который, вероятно, погиб в пытках. Я велел разрушить мельницу, служившую им притоном, занять войсками несколько деревень, между прочим местечко Шатель-Сансуар, мэр которого был подозрителен. Наконец, я основал мою главную квартиру в Кламси. Мы в двух лье от инсургентов. Они сосредоточились в числе двух или трех сотен человек в лесу, окруженном скалами, перерезанном глубокими оврагами и подземельями. Уже несколько раз я посылал в лес силы, которыми я располагаю, но без всякой пользы. Это настоящий девственный лес Северной Америки, и наши невидимые враги, укрывшись за скалами, вскарабкавшись на деревья, заставили нас нести большие потери. Наши солдаты мрут как мухи, а роялистов выгнать невозможно. Есть одно средство, но я не осмелился употребить его, лес надо поджечь. Так как это национальное достояние, я должен ждать позволения, которое имею честь просить в этом письме.