Господь дает мужество и героическое вдохновение матерям. Фермерша увела дочь к тому строению, где Брюле сделал две новые комнаты. Возле этих комнат была другая, где спал Заяц, в эту-то комнату мать отвела свою дочь и положила ее на кровать, говоря:
— Я должна приготовить отца к твоему возвращению… Это может его убить.
Лукреция Брюле, бедная нищая, была послушна, как ребенок. Она проливала безмолвные слезы, смотря на мать и покрывая ее поцелуями. Мать поцеловала ее в последний раз, а потом убежала, крикнув на ходу:
— Я пришлю к тебе Сюльписа.
Она сошла на двор, едва дыша, ее бедное сердце сильно билось в груди; она дошла до двери кухни, крича:
— Сюльпис! Сюльпис! Я погасила фонарь, поди ко мне!
Когда Сюльпис вышел, мать бросилась к нему на шею и сказала замирающим голосом:
— Поддержи меня, у меня нет больше сил. Она здесь… Моя дочь… Наша Лукреция, она воротилась… Не кричи! Отец услышит…
Добрый Сюльпис чуть не грохнулся наземь, но мать возвратила ему силы и присутствие духа, сказав:
— Я ее спрятала в комнате Зайца, беги туда, разведи огонь: она озябла… Бедная малютка! Она бледна, как смерть… Не вздумай говорить ей о графе Анри — это убьет ее!
Сюльпис убежал. Фермерша, которой опасность, угрожавшая дочери, возвратила беспримерную энергию, имела мужество воротиться в огород, поднять фонарь и взять из курятника другую утку, потому что первая убежала.
Она имела столько самообладания, что воротилась в кухню спокойной и с сухими глазами. Во время ее отсутствия сели за стол. Служанка разливала суп. Фермерша налила бульон в деревянную чашку и унесла ее.
— Куда ты идешь, жена? — спросил Брюле.
— Я несу это бедной женщине, которая сейчас прошла мимо; она очень озябла, проголодалась и попросила позволения согреться в хлеву.
Брюле хотелось оправдать свою репутацию добрейшего человека на свете.
— Ты права, жена, — сказал он добродушно, — надо всегда делать добро, когда можешь. Приведи сюда эту бедную женщину, пусть греется у огня.
— Она не хочет, — отвечала фермерша, — она стыдится.
Когда она ушла, Брюле взглянул на своих гостей.
— Однако в теперешнее время, когда столько поджогов, опасно пускать к себе бродяг. На прошлой неделе за два лье отсюда сгорела ферма, а накануне там ночевала нищая.
— Неужели справедливы все эти истории о пожарах? — спросил капитан.
— Увы! Да.
— И это точно, что поджигают с умыслом?
— Всегда… Мы все боимся, потому что если сегодня очередь одних, то завтра придет очередь других.
— Кого же подозревают? — спросил капитан.
— Неизвестно… У каждого свое. Одни уверяют, что тут замешана политика; другие говорят, что поджигают разбойники. Кто может это знать? Ах! Я, к несчастью, человек ничтожный, но на месте правительственных людей я захотел бы все разузнать.