Друзья крепко обнялись.
Вдруг откуда ни возьмись появился Иаков и смерил их пронизывающим насквозь взглядом.
Людовик потупил взор, Паоло же глаз не отвел.
Почувствовав в этом взгляде неожиданную твердость, старый еврей вздрогнул.
— Что это было? — спросил он.
— Людовику вздумалось обнять меня, — холодно промолвил Паоло.
— Зачем?
— Да так, в дурацком порыве.
— Глупец!
— Ну да, глупец. Он признался мне, что ему нравится моя женщина; я ответил, что предпочитаю его дружбу всем женщинам мира и не стану сердиться на него из-за этого признания, как и не буду ревновать.
Людовик напустил на себя смущенный вид.
— Ты лжешь, Паоло! — сказал еврей. — Ты лжешь, несчастный!
Паоло решил, что Иаков обо всем догадался.
Но еврею, напротив, показалось, что юноша сказал ему правду.
— Ты думаешь, что был искренен, но обманываешь самого себя. Ты ревнив; гордость не позволяет тебе признать это, но сердце твое протестует.
— Вот уж действительно: ничего от тебя не утаишь! — воскликнул Паоло, входя в роль. — Что ж, признаюсь: ты прав. Сердце мое противится этому, но она всего лишь женщина; друг значит для меня больше, чем любовница, и я никогда не сделаю моего спутника, мое второе «я», несчастным из-за вздорной ревности. После того как эта женщина станет моей, я не буду иметь ничего против того, чтобы Людовик провел с ней ночь.
Еврей улыбнулся.
— Как тебе будет угодно! — сказал он. — У тебя железный характер. Не думал, что в свои семнадцать лет ты сможешь обуздать глупые предрассудки. Ты далеко пойдешь, Паоло. Но следуйте за мной…
— Куда?
— На землю.
— Вот те на! С чего бы?
— Лишь почувствовав скуку жизни реальной, вы сможете по достоинству оценить ту искусственную жизнь, которую я даю вам здесь; мне нужно, чтобы, по контрасту, вернувшись сюда вечером, вы жаждали удовольствий. Я хочу усилить ваши способности. Мне нужны красивые дети.
Паоло с трудом обуздал подступивший гнев; внутри у него все кипело.
Он был глубоко задет той бесцеремонностью, с какой Иаков распоряжался ими, и понял, что то же, если он и дальше будет сидеть сложа руки, ждет и его потомство.
Людовик скрыл свое отвращение за непринужденным смехом — он умел изображать из себя простака.
Иаков не заметил нахлынувших на Паоло эмоций.
Старый еврей, как это бывает с сильными мира сего, ценил себя очень высоко. Он не думал, что эти дети способны его разыграть, и чувствовал такое над ними превосходство, что относился к ним с пренебрежением; он ни о чем не догадался.
И потом, у него был свой план, благодаря которому он рассчитывал и дальше держать этих пареньков в узде.