На головы молодым людям накинули капюшоны, и, поднятых на верблюдов и привязанных к седлам, их примерно с час куда-то везли. После того как шерстяные накидки с их голов были сняты, они устремили свои взоры в пространство.
Солнце показалось им ужасным.
Сахара, голая и унылая, действительно была адом по сравнению с тем раем, из которого они вышли.
Глубочайшее уныние охватило их; вопреки своей воле они испытали внезапную ностальгию.
Прочтя их чувства по мрачным лицам, Иаков ухмыльнулся.
— Ну же, довольно печалиться! Гоните грусть прочь и счастье к вам вернется!
— Мне почему-то кажется, господин, — сказал Людовик, — что впереди нас ждет масса ужасных моментов. Когда мы будем покидать город для исполнения ваших распоряжений, на нас обрушатся тысячи мук, мы везде станем изгоями.
— И где бы вы ни оказались, вы будете ощущать себя в изгнании; именно этого я и желаю. Тогда все мои приказы будут вами выполняться быстро и без раздумий, так как вы не сможете вернуться в Аурелию, лишь сказав перед ее воротами знаменитый пароль: «Сезам, откройся!» Если я буду вами недоволен, ворота останутся запертыми — вы всецело в моей власти!
Иаков провез их по Сахаре, пресыщая их скукой, высмеивая их, истязая их души.
Он дал им почувствовать голод и жажду и разрушил их иллюзии о мире реальном.
Они так соскучились по тому искусственному миру, который пришлось оставить, что даже забыли о своем решении.
Они ощущали себя рабами, рабами на веки вечные.
Когда солнце опустилось, они уже не находили в себе сил отвечать на насмешки Иакова; с поникшими головами и понурым взглядом дальше они ехали молча.
— Вижу, — промолвил еврей, — урок вы усвоили. Не вернуться ли нам в Аурелию?
— Да! — воскликнули они хором. — И поскорее!
Они вытянули шеи, и еврей набросил на их головы накидки.
Через час, показавшийся вечностью, караван наконец остановился.
Как и в первый раз, земля у них под ногами осела; как и в первый раз, молодые люди очутились на небольшой улочке, где с них сняли капюшоны.
Аурелия выглядела так, словно по ней прошелся пожар.
Красноватые и зловещие огни взмывали ввысь под огромными сводами.
Подойдя поближе, они вскрикнули от восхищения: никогда еще они не видели подобной иллюминации!
Они шли по улице под таким фейерверком, какой бывает лишь в сказке, ослеплявшим душу еще больше, чем взгляд, говорившим скорее с разумом, нежели с сердцем.
Ракеты вычерчивали на небе невообразимые завитушки, каких Паоло ни разу в жизни не лицезрел на представлениях, устраиваемых в его родном Неаполе.
Здесь у них было гораздо больше места; разлетаясь во все стороны, они терялись вдали.