Золотой корсар (Нуар) - страница 150

Вместо ответа Вендрамин, убедившись в том, что Паоло уже оделся, широко распахнул дверь спальни.

— Можете войти! — сказал он.

Тут же в комнату грациозно впорхнула женщина, голова которой была покрыта капюшоном.

То была Кармен.

При виде ее Паоло охватило мрачное предчувствие, и он спросил с беспокойством:

— Что с ней случилось?

— Пока ничего, но ей угрожает серьезная опасность. Генерал сообщил мне, что министр полиции добился у короля разрешения применить по отношению к Луизе пытки. Генерал узнал об этом от одного продажного тюремщика, который ему бесконечно предан; по словам этого человека, сегодня утром в тюрьму явился палач. Они собираются применить к ней «испанский сапог»… Это так ужасно!

Паоло побледнел.

— Я не позволю им искалечить ее! — воскликнул он. — Когда они думают начинать?

— Наш тюремщик полагает, что завтра вечером.

На несколько секунд Паоло задумался, а затем, ударив по столу кулаком, решительно молвил:

— Она не будет страдать! Идемте, Кармен, я за все отвечаю.

И, едва коснувшись губами пальцев актрисы, он направился к двери; девушка устремилась следом.

В Неаполе профессия «заплечных дел мастер» во все времена была своего рода семейным бизнесом: когда пожилые палачи уже не могли как следует исполнять свои обязанности, на смену им приходили сыновья. То были отнюдь не жестокие люди, как принято было считать, — в Неаполе предрассудки не менее живучи, чем в Средние века.

В глазах толпы палач выглядел не последним из магистратов, но человеком ужасным и кровожадным. Ссыльный и всеми избегаемый, в 1828 году он жил в уединенном доме одного из городских предместий. Дом тот был выкрашен в красный цвет и со всех четырех сторон окружен высокой стеной зеленых насаждений. Вокруг него всегда царила тишина: люди старались обходить стороной это мрачное жилище, которое, как считалось, приносило несчастье. Когда какого-нибудь бедолагу случай забрасывал в те места, он стрелой проносился мимо этого дома, на ходу крестясь и читая «Отче наш». И тем не менее внутреннее убранство этого, слывшего столь ужасным, жилища было столь чистым, столь милым, столь артистичным, что другого подобного вы, пожалуй, не нашли бы и во всем городе.

Неаполитанские палачи происходили из того же рода, что и их парижские собратья. Вынужденные, в силу обычая, сменять друг друга из поколения в поколение, они относились к своей профессии без особой любви и исполняли свои обязанности скрепя сердце.

Все их помощники были их же родственниками.