Довольный тем, какой оборот приняло дело, герцог подошел ближе.
Паоло сохранял хладнокровие.
— Ваше превосходительство, — промолвил он, — прошу вас запомнить, что мы были атакованы без какого-либо предупреждения с вашей стороны.
— Признаю это, bellina dona[11].
— И что мы дрались, полагая, что защищаемся от сутенеров.
Герцог, видя, что гигант позволил связать ему руки, а молодая женщина готова сдаться, с радостью признал и это.
— Согласны ли вы, — продолжал Паоло, — что, как только мы узнали, что имеем дело со сбирами Его Величества, то тут же прекратили драку?
— Призываю всех вас в свидетели!
На сей раз Паоло обращался к собравшимся вокруг зевакам; все они были его друзьями либо знакомыми, его подданными — если принять во внимание титул, данный ему французским художником.
Народный хор прокричал:
— Так все и было! Так все и было!
Больше сотни моряков, лаццарони, портовых рабочих собралось на набережной.
Ропот негодования прокатился по их рядам…
— За что арестовывают Паоло?
— Что сделал этот блондинчик?
— Чего они хотят от Короля набережных?
И толпа пришла в волнение.
Но Паоло хотел, чтобы его арестовали. Он обратился к герцогу:
— Видите эту толпу, ваше превосходительство?
— Вижу, синьора.
— Она недовольна.
— Так и есть.
— Эти люди собираются освободить меня.
— Они не посмеют.
— Гм-м!.. Сейчас их здесь не более сотни, но вскоре вы увидите перед собой пару тысяч. Что будете тогда делать?
— Армия нам поможет.
— Армия! — воскликнул Паоло, пожимая плечами. — Да армия боится лаццарони как огня, ваше превосходительство, и вам это отлично известно. Позвольте мне поговорить с этими людьми. Я их успокою.
Герцог нашел, что для заговорщицы его пленница чересчур уж услужлива.
— Ну что ж, синьора, поговорите, — молвил он, — поговорите. Вам эта любезность зачтется.
Паоло взобрался на плечи Вендрамину и с этой импровизированной трибуны прокричал в толпу:
— Друзья, позвольте мне пойти в тюрьму; речь идет о недоразумении, которое вскоре прояснится. Если завтра меня не отпустят, приходите ко дворцу с требованиями моей свободы; король слишком вас любит, чтобы отказать в подобной просьбе.
Эти несколько словно успокоили толпу, словно по волшебству.
Но народ не расходился.
«Боже мой! — подумал герцог. — Какой же властью обладает эта женщина? Этот заговор крайне опасен; должно быть, у нее повсюду есть сторонники».
И добавил себе под нос:
— Ничего, мерзавка, уж я постараюсь, чтобы ты сгнила в тюрьме.
Он взял понюшку табаку.
Вид берестяной табакерки напомнил герцогу о пропаже, и он вновь помрачнел.
— Я добьюсь от короля разрешения на допрос этой негодницы. Уж у меня-то она заговорит!