— Нет, не думаю. Просто это жестоко — то, что вы говорите.
— Ох! Откуда вам, француженкам, знать, что чувствует женщина, которая любит!
И уже более спокойным тоном герцогиня промолвила:
— Но продолжай, я слушаю.
— Похоже, госпожа, — проговорила субретка, — переодетый женщиной, этот бедный юноша был на площади со своим заместителем — тоже весьма симпатичным парнем — в момент казни и выдал себя криком.
— Вот видишь, он ее любил!
Взгляд герцогини пылал ненавистью.
— Мог ли он, госпожа, остаться безучастным в подобных обстоятельствах?
— Ах, Люсиль, я так несчастна! Иметь в соперницах уже умершую женщину — что может быть ужаснее?
— Я бы на вашем месте и думать обо всем этом не стала… Но я продолжу. Вы только представьте себе: окруженный сбирами и драгунами, он убил с дюжину человек, запрыгнул на лошадь и, оторвавшись от целого кавалерийского полка, выбрался из города, где в одной из прибрежных бухт его, по слухам, ждет корабль.
Герцогиня поднялась на ноги.
— Что с вами, госпожа? — спросила Люсиль, заметив, что хозяйка ее пришла в крайнее возбуждение.
— Нужно собираться в дорогу.
— Но куда?
— В Алжир. Поедешь со мной?
— Да, госпожа. Конечно, это страна дикарей, но что, по сути, это меняет? Там, где есть мужчины, привлекательная девушка всегда выживет без труда. — И она добавила: — К тому же я питаю определенную слабость к этому великану Вендрамину, который…
Она остановилась.
— Кто это? — несколько машинально спросила герцогиня.
— Самый необыкновенный мужчина, какого мне доводилось встречать, госпожа.
— Ты с ним еще увидишься. Как-нибудь сообщишь ему, моя дорогая Люсиль, что ты в Алжире.
— Да, госпожа.
— Но будь благоразумна.
— Это у нас, женщин, в крови.
Герцогиня улыбнулась.
В этот момент во дворе раздался некий шум, и Люсиль бросилась к окну; на улице она увидела огромного роста женщину, которая, расталкивая прислугу, пробивалась к дверям дома.
Радостно вскрикнув, Люсиль кубарем скатилась во двор.
Увидев ее, привратник — а к миловидной субретке он относился с глубоким почтением — бросился сбивчиво объяснять, что эта кормилица желает во что бы то ни стало видеть мадам герцогиню.
— Глупец! — вскричала Люсиль, бросаясь на шею кормилице.
— Ах, дорогая моя! — сказала она. — Я так рада!
И, схватив на руки младенца, которого великанша прижимала к груди, и который орал во все горло, девушка покрыла дитя нежными поцелуями.
Слуги герцогини от изумления пооткрывали рты.
— Как, мадемуазель? Так это…
— Ах, боже мой, если бы я знал…
— Да, — цинично отвечала на все эти восклицания Люсиль, — да, это мой ребенок. Ну, совершила я ошибку в юные годы, ну, был у меня любовник… И что же? Неужто это дает вам право так плохо встречать эту несчастную кормилицу и мое дорогое чадо?