Закончив свое выступление, он, как водится, показал и фокус. Поднял над головой прозрачный сосуд, наполненный нефтью, которую именовал исключительно черным золотом. Подойдя к первому ряду зрителей, всем желающим Вальдемар дал понюхать жидкость в сосуде, а некоторым даже помазал ею носы, так, чтобы всем было очевидно, что в руках у него – то самое черное золото. Подозвав к себе старого буровика, фокусник попросил его снять куртку и показать ее присутствующим, в том числе и с изнанки. Куртка была грязной с обеих сторон, что не позволяло считать ее намеренно подготовленной для представления. Вне подозрений был и буровик, за все годы работы на скважине не обнаруживший ни малейшей склонности к фокусам. По просьбе Вальдемара буровик накрыл своей курткой сосуд с нефтью. Когда же он снял ее, сосуд оказался пуст. И буровик, и все остальные нефтяники были потрясены, поскольку даже не догадывались, что нефть может исчезать без всякого следа.
Ксения
Приезжал Филипп, обсуждал детали будущего издания. Непременно хочет открыть его эпиграфом. Текст решил не набирать обычным шрифтом, а заказать известному графику. Тот справился за два дня. Сегодня утром привез Филиппу. Хотим ли мы бросить на него взгляд? Да, разумеется, как же не бросить. А что за эпиграф?
Филипп достает из папки плотный шершавый лист со стилизованными под древность буквами.
– Вот… Приписка Прокопия на последнем листе «Истинной истории…».
Склонившись над листом, читаем: «У Агафонова гроба не обретет пророчества голос никто источник есть сведений о будущем Острова».
Ах, вот оно что…
– Известная фраза, – говорит Парфений. – Главным образом тем, что не очень понятен ее смысл.
– Что может быть лучше для эпиграфа? – смеется Филипп.
Из папки он достает фотографию рукописного листа, а также копию работы каллиграфа. Кладет их на край стола. Это он оставляет нам – на всякий случай.
Парфений спрашивает:
– А все-таки, как вы понимаете эту запись?
Редактор понимает ее приблизительно так: даже у могилы Агафона никто не в состоянии произнести пророчества, которое является источником знания о будущем Острова. Подталкиваемый нашим молчанием, Филипп поясняет, что в отсутствие пророчества у нас остается только история, которую мы должны скрупулезно изучать. И издавать.
Он улыбается:
– А с пророчеством всё было бы проще, конечно.
Ну, да. Надежное пророчество достовернее истории.
Когда редактор уехал, я взяла оставленную им фотографию. Запись я знала в опубликованном виде, а рукописи никогда в руках не держала. У Агафонова гроба… Почерк Прокопия, как на мой вкус, был гораздо симпатичнее экзерсисов каллиграфа. По обычаю того времени, никаких точек, запятых, даже слова не разделены. Зато море надстрочных знаков, красивых и ничего не значащих. Я позвала Парфения.