Достоин почтения тот, кто не сворачивает со своего пути, но его заслуги меркнут в сравнении с тем, кто идет на жертву ради ближнего. Эта трагическая, но светлая история легла отблеском на трамвайные вагоны, и их движение по Городу напоминало всем об истинной доблести и милости одновременно.
В эти годы демонстрации почти прекратились, и не слышно было больше взрывов, и долгожданный мир объял весь Город и Остров. Библиотека и трамвай настолько полюбились островитянам, что борьба за новую жизнь представилась им менее увлекательной, нежели шелест читаемых книг и звон трамвая.
Самодвижущийся вагон еще долгое время вызывал восхищение и непонимание. Можно было бы вспомнить, что поезд также перемещался самодвижением, но он был большим, его тянул паровоз, и это почему-то будоражило воображение в гораздо меньшей степени. Трамвай был одинок. Вся его сила, казалось, заключалась лишь в нем самом: он не разводил пара, а электрические провода, от которых он получал свои жизненные токи, были чем-то таинственным и совсем уж необъяснимым.
Мечтая постичь тайну этой удивительной машины, многие ходили в Библиотеку. Так трамвай и Библиотека стали чем-то неразрывно связанным, единым путем в светлое будущее, гораздо более почтенным и спокойным, чем тот путь, который предлагался борцами за новую жизнь. О них стали забывать, ведь Касьян и его соратники ничего подобного предложить не могли.
В лето одиннадцатое Ксениино в городском порту встретились мореход и землепашец. Они не искали совместной беседы, но как-то уж так получилось, что она завязалась, – не потому ли, что нет лучшего места для бесед, чем островной порт? Слово за слово, открылось, что у морехода отец утонул во время шторма. Через некое время сделалось явным и то, что дед его тоже погиб, бороздя моря. И тогда землепашец сказал:
Верь мне, о мореплаватель, что на твоем месте я бы никогда не вышел в море.
Мореход же спросил землепашца, как кончил жизнь его отец.
Он умер в своей постели, ответил землепашец. Умер, окруженный чадами и домочадцами. На вопрос о том, как умер его дед, землепашец отвечал, что тоже в своей постели. И тогда мореход сказал ему:
Так знай же, брат, что на твоем месте я бы никогда не лег в постель.
История не сохранила их имен, поскольку в порту встречаются много людей, чьи имена не способна удержать память. Но остаются их слова, которые важнее имен. И слова эти не теряют ни силы своей, ни красоты оттого, что произносившие их остались безымянны. Слова не требуют имен.
Некие странники говорили, что беседа происходила не на Острове, а на Большой земле. Иные же утверждают, что в действительном смысле ее вообще не было, и что она якобы придумана неведомым проповедником. Для слов, однако же, всё это малозначимо. Они живут своей жизнью, являясь там, где в них есть нужда, и исходят из уст разных людей, и никто ими не владеет, потому что нет права собственности на слова.