— Во-первых, — начал он, — в этом нет необходимости. Сюда придут англичане. Во-вторых, это невозможно, потому что нас не может спасти даже сам господь бог. Знаешь, сколько людей я прикончил собственными руками? Не знаешь. К тому же каждый что-то ненавидит. Я ненавижу коммунистов. В этом смысл моего существования.
Гешев был словоохотлив. Ему хотелось поделиться своими переживаниями. Казалось, он нуждался в близком человеке. Женщины перестали интересовать его. Секлунов — другое дело. Мужчина. Что из того, что он сифилитик, что он заразил всех, кого смог, вокруг себя, пока его положение не стало нетерпимым и ему не пришлось обратиться к профессору Попову. Возможно, он еще и не излечился. Секлунов умеет убивать. Значит, из него будет толк. Пусть слушает. Один приказ ни к чему не обязывает начальника отделения «А».
— Мой старик ел меня поедом: люди выдвигаются, вырываются вперед. Их назначают на должности с большими окладами, на ответственные посты. Они делают себе имя. Пятерых с моего курса на юридическом факультете я «пристроил» сам… Один из них, да будет ему земля пухом, оказался тряпкой, умер. Двое уже не люди — превратил их в фарш. Двоих отпустил ради собственного удовольствия. Сейчас киснут в Наречене[14], лечат нервы.
Что же произошло со мной? Почему я так медленно продвигался по службе? Меня своевременно не произвели в поручики, и я ушел из армии.
Учился недолго и, что говорить, без энтузиазма, братец, без чувства ответственности. Экзамены сдавал кое-как. Только криминалистику изучал зверски. Через какое-то время стал чинушей.
Не буду рассказывать тебе, почему отсиживался в университете. Страшное было время. Большевики пришли в себя после революции. Представляешь, что произошло бы, если бы они дорвались до власти? Разумеется, я еще после гимназии подготовил себе почву. Выслеживал людей и писал на них анонимные доносы. Копии сохранял. Надеялся, что когда-нибудь понадобятся. И понадобились. В двадцать пятом году. Большевизм дышал на ладан: у нас по нему уже крепко ударили. Ты скажешь: куда убежишь от самого себя. Правильно. Поэтому я никогда не моюсь. Стоит мне увидеть себя голым, меня сразу охватывает панический страх… До недавнего времени я раздевал догола своих клиентов. Так и кровь лучше видно, да и унижаешь того, кого так или иначе боялся. Голый человек всегда весь корчится, а человеческие судороги — это что-то, возможно, самое дразнящее, кошмарное, и от этого я чувствовал себя счастливым. Но потом я уже не мог мыться и сейчас никого не раздеваю, особенно женщин, и запретил это другим.