— Постараюсь, господин профессор.
— Хорошо, Кочо, хорошо. И все же я не понимаю, зачем тебе понадобился Никифоров. Уж не думаешь ли ты, что мне приятно сознавать, что он существует?
Ошеломленный, генерал молчал. Он не очень-то разбирался в дипломатии и вряд ли мог предположить, каковы же соображения «самого первого человека».
— Так, Кочо, так. Нельзя делать из Никифорова героя. Никифорову предстоит еще заговорить. И не думай, что только он подключился к работе на московскую разведку.
— Я думал, господин профессор, что припугну остальных генералов. На мой взгляд, случай с Никифоровым после случая с Заимовым говорит о том, что в нашем генералитете не все в порядке.
— Согласен. — Профессор нахмурился и попытался поймать взгляд своего подчиненного и гостя. — Это, к сожалению, так. Его величество намеревается отложить разбор дела Никифорова, чтобы заняться им после войны. Мы приставим к нему охрану из одного-двух агентов, и практически Никифоров перестанет мешать нам. Впрочем, он и так уже вышел из игры. Теперь мы должны сыграть роль сильных. Даже если это не так.
Онемевший генерал только кивнул головой.
Он не мог понять до конца значение вмешательства господина профессора. Только одно окончательно стало ясно ему: фон Брукман сообщил об их разговоре Бекерле и Берлину. А Берлин уже сообщил Богдану Филову свое решение: Никифоров должен еще многое рассказать. И только тогда профессор принял решение.
Спускаясь по лестнице, Кочо Стоянов грозился лично расправиться с Никифоровым сразу же, как только иссякнут силы. То есть тогда, когда новое тайное оружие позволит добиться перелома в войне и снова начнется победный поход на Восток и Запад, когда Москва попадет под сапог фюрера.
Гешев смотрел исподлобья на арестованную Марию Молдованову. Для него эта девушка была слабым успокоением, самообманом, потому что главного все еще не нашли. Может быть, он провалился сквозь землю? Как ему было известно, Молдованова представления не имела, где находится Эмил, но хотел проверить, так или это. Если она заговорит и сообщит, где он скрывается, значит, он плохой полицейский. А Гешев именно сейчас хотел доказать обратное. В Болгарии у него нет соперника, а немецкие полицейские только мастера пытать. И ничего больше.
— Барышня, мы с тобой перебросились лишь несколькими словами, — гнусавил он и всматривался в ее испуганные глаза, — а ты уже решила прикинуться хитрой и попытаться обмануть меня.
— Господин Гешев, я знала, что меня ждет, если я обману вас, и я не солгала. Даже если мне и доверяли когда-то, то теперь не верят. Никто из их семьи.