Пеев содрогнулся. От этого вопроса у него по спине пробежали мурашки. Но, несмотря на это, он улыбнулся:
— Жаль, что советского посланника нет. Я познакомился на одном приеме с военным атташе Дергачевым, но и он, думается мне, уехал. Новых я не встречал. Сторонился их. Вы же знаете систему советской разведки. Она не вмешивает своих дипломатических и военных представителей в эту специфическую работу. Что еще, господин Гешев?
— Ах, доктор, доктор, что же еще, кроме необходимости послать к тебе Гармидола «в благодарность» за твои увертки? Русские действительно любят водку?
— Кто как.
— Однако женщины привлекают их, не так ли? Очень привлекают. А кого больше всех из русских дипломатов в Софии?
— Господин Гешев, сводники всегда были противны мне.
Гешев резким движением нажал на звонок.
— Отведите арестованного в камеру! Мы закончили наш разговор, — распорядился начальник, довольный заметным смущением Пеева. Он попал на правильный путь. Удар явно направлен в цель. Вот когда и адмирал Канарис, и царь Борис, и Бекерле, и все в Болгарии оценят точный удар полицейского такого высокого класса, как Никола Гешев… — Да дайте арестованному дополнительное питание, а то он очень исхудал. Сегодня я щедрый.
Доктора увели.
Два факта встревожили его величество: швейцарская пресса весьма недвусмысленно намекала, что Германия уже начала проигрывать войну. Не то чтобы он впервые слышал об этом и не понимал, как развиваются события, нет, царь опасался за свое положение в этой неспокойной стране совсем из-за другого. В Италии назревали новые события. Дуче вынужден был на фашистском совете разъяснить меры, которые будут предприняты, чтобы выиграть войну, и внушить итальянцам веру в победу. Вот это уже значило чересчур многое.
Верить провалившимся политикам из разных партий и клик, верить в случайные силы, в свое счастье, верить немцам или королю Виктору-Эммануилу? Борис уже давно ни на кого не уповал, кроме тех, кто действительно в состоянии был спасти его или помочь при необходимости.
Во дворце так никто и не узнал, почему у царя изменилось настроение. Стало только известно, что после исповеди Борис попросил епископа отслужить при дворе утренний молебен, а позже приказал позвать к нему Гешева и что разговор с последним он вел в аллее парка дворца с глазу на глаз. Без адъютанта и без свидетелей. Сначала Гешев громко говорил что-то, потом царь размахивал руками. Когда же он перешел на крик, садовник расслышал следующие слова: «Нет и нет! Я так благоволю… Да, боюсь заговора, вот именно!»
Этот страх в царе усилила последняя встреча с фюрером.