— В десять тридцать у меня сеанс. Сегодня Москва молчит. Вероятно, там…
— Там то же самое, что и у нас. Война в нас самих, вокруг нас…
Пеев сказал Эмилу, чтобы он ни при каких обстоятельствах не приходил к нему домой.
— На нас в полиции заведены досье. Если возьмут твое и мое вместе — нам конец! Будем видеться каждый день на остановке трамвая номер четыре у Святой Недели. Садиться в головной вагон друг за другом. Это надо делать в обеденный перерыв, в двенадцать с четвертью.
Эмил, Центр приказывает нам быть очень внимательными, бдительными! Не встречаться с коммунистами! Обдумывать каждый шаг!
Эмил вошел в мастерскую. Последние три работника, оставшиеся еще в мастерской, подготавливали работу на завтра. Пожелав «спокойной ночи», ушли. Один из них вернулся и, стоя в дверях, тихо сказал:
— Раньше двенадцати не уходи!
Эмил сел за рабочий стол. Какой трудный день! Напрасно пытался он поймать Москву. Провалилась сквозь землю, что ли? Или разбита бомбами? Нет, советское радио на длинных волнах систематически под приглушенный аккомпанемент маршей передавало одно и то же сообщение Совинформбюро о вторжении фашистских войск. Густой бас диктора призывал советский народ к отпору агрессору.
— А может, так даже лучше… — До боли сжимая голову, Эмил пытался снова и снова поймать Москву.
В дверь постучали.
Шкала радиоприемника была освещена. Сейчас стрелка указывала на станцию, расположенную где-то далеко от Москвы. Через шумы доносился голос диктора, выкрикивающего непонятные слова.
В мастерскую вошел мужчина в сером костюме. Эмил помнил этот костюм и этого человека. Это был Эмил Марков, соученик его брата.
До сего времени он находился где-то очень далеко. В концентрационном лагере. Хозяин быстро задернул занавески. Погасил лампы. Оставил только маленькую серо-зеленую лампочку, не видимую с улицы.
— Ты голоден? — Эмил достал колбасу, хлеб, брынзу. — Нашего брата преследуют голод и пули. Добро пожаловать.
Марков поблагодарил:
— От хлеба не откажусь, но пуля, хотя я постоянно иду ей навстречу, мне ни к чему.
Ел он медленно. Не хотел поддаться чувству голода. Когда всмотрелся хозяину в глаза, покачал головой и чуть слышно произнес:
— Знаю, ты прячешься не по собственной воле. Бездействуешь по причине обстоятельств. Конец бездействию, Эмил. Дети учителя Попова — революционеры, и они должны быть в первых рядах бойцов.
— Я все же… — Эмил прикусил губу. Нет, он не может открыться даже этому человеку! Никто не оправдал бы его! Через полтора часа нужно слушать Москву и передать множество пятизначных чисел с важными для Красной Армии данными.