Теперь по дороге им стали попадаться другие путники – сперва обогнали пешего полурослика, потом встретили троицу вольных полукровок, ехавших на юг. Певчий останавливался и с каждым переговаривался. Кратко, словно исполняя привычный ритуал.
Откуда идете?
Куда едете?
Что повидали на дороге?
Вопросами и ответами обменивались без любезностей, без лукавства. Певчий всегда отвечал правдиво, и у встречных Шакал также не заметил никакого притворства. Информацию они получали скудную, но ценную. Даже отсутствие новостей имело значение – путешествие без приключений было безопасным. В разговоре с полуросликом никто не называл имен, но вольным полуоркам Певчий представил Шакала. Все трое отреагировали на его имя кратким кивком, на их запыленных лицах отразилась сдержанная смесь скорби и презрения, будто они сочувствовали и в то же время гнушались его выбором примкнуть к их числу.
Отвечая на их взгляды, Шакал обнаружил, что в нем самом кипит та же смесь противоречивых чувств. Это были вольные ездоки, изгнанники, которых вышвырнули из копыт по самым разным неназванным причинам. И хотя Шакал прекрасно понимал, что причины изгнания не всегда оказывались бесчестными, ему никак не удавалось отделаться от мысли, что он оказался в компании лжецов, трусов и братоубийц. И те же беспочвенные обвинения, несомненно, теперь молча бросались ему.
В эти дни они общались с другими вольными, преимущественно одиночками, реже – ехавшими в паре или небольшими группами. Все были грязными, изможденными и немногословными. Их свины выглядели тощими и неухоженными, оружие – потускневшим. Про себя Шакал удрученно отметил, что ни у кого из них не было арбалета. Он запоминал все их имена, но не был уверен, что сумеет узнать кого-либо, если встретится снова. Певчего все знали хорошо, однако особого уважения не выказывали. Он был таким же, как и все, – одним из бесприютных ездоков, странствующих по Уделью.
Почему-то незнакомцы смотрели на Шакала с кислыми лицами – то ли из-за его упитанного свина, то ли из-за упругого седла, а может, из-за арбалета. Поначалу он принимал это за обычное глумление над новичком, но их реакция была слишком стойкой и не имела никакого отношения к тому бездушному веселью, с каким в копыте встречали сопляков.
– Они будто тебе не верят, – сказал он наконец Певчему, когда они в шестой раз остановились на ночевку. – Как будто не верят, что я стал кочевником.
– Трудно поверить, что мужчина ушел из копыта, когда на нем остались нетронутые татуировки Ублюдков, – ответил Певчий, многозначительно глядя на руки Шакала.