– А потом началась война. Вот чем Феррол увенчал мое долгое восшествие на сей неудобный трон! – Лотиан откинулся на спинку из полированной коры, которая, действительно, выглядела крайне жесткой, и хлопнул ладонью по подлокотнику. – Он любил мою мать: даровал ей красоту, мудрость, Искусство и невиданный успех. После Гилиндоры Фэйн твоя бабушка стала самой прославленной правительницей в истории, настоящей живой легендой и, в довершение всего прочего, моей матерью. – Фэйн засмеялся безумным смехом.
Мовиндьюле переступил с ноги на ногу. Он не привык так долго стоять на одном месте, к тому же после трудного перехода у него все болело, а натертая мозоль горела огнем.
– Твоя мать во всем виновата. Она никогда меня не любила. Женщины вообще меня не любили. Я по глазам видел, понимаешь? Они стояли передо мной, вот как ты сейчас, и вежливо кивали. Что им оставалось? Я – фэйн и могу делать все, что мне вздумается. Они даже не жаловались. А кому жаловаться? Ферролу, что ли? Ему нет дела до их нытья, ведь именно он сделал меня фэйном.
Тут до Мовиндьюле дошло: отец пьян. Он и не знал, что Лотиан балуется спиртным. Напиваются гвидрай, рхуны, кто угодно, только не миралииты и уж точно не фэйн. Вдруг сам Феррол тоже дурманит сознание вином? Это многое объясняет, однако принцу хотелось думать, что великий бог должен вечно оставаться мудрым и трезвым. А вот фэйн, как ни прискорбно, не мудр и не трезв. Может, именно в том-то и заключается их различие.
Он вовсе не безумен, просто напился.
– Я не удерживал их при себе надолго. На одну ночь, не более того, – продолжал Лотиан.
Кажется, я что-то пропустил. О ком он говорит? Пойди разбери его пьяные бредни.
– Ни одна из них не вызывала у меня интереса. Их были сотни, но только твоя мать забеременела и родила мне сына. Победа! – хохотнул Лотиан. Он мутным взглядом уставился на Мовиндьюле, облизнул губы и вытер нос. – Понимаешь, я же не знал, каким ты вырастешь. Думал, будешь похож на меня. Отцы всегда так думают. Нам кажется, будто мы можем вылепить потомков по своему образу и подобию, обучить их всему, что знаем сами. Невозможно. Каждый рождается таким, какой есть. Не веришь? У многих плохих родителей дети замечательные, и наоборот, у многих прекрасных родителей дети – оторви и брось. Феррол на каждом ставит свою метку, родители тут ни при чем. Глупо, конечно, но… я надеялся, ты станешь таким, как Пиридиан. – Лотиан обреченно развел руками и взглянул вверх, на густую листву.
Наступила тишина. Мовиндьюле решил, что отец забыл о его присутствии. Больше всего на свете ему хотелось оказаться как можно дальше отсюда, но он не мог просто так уйти. Наверное, следовало кашлянуть – столь нейтральный звук вряд ли вызвал бы у пьяного фэйна вспышку гнева, однако у Мовиндьюле тоже были чувства. Слова отца глубоко ранили его, и эта боль требовала выхода.