– Прости, что разочаровал тебя.
Лотиан отвел взгляд от листвы, неожиданно пристально посмотрел на сына, а потом произнес:
– Ты вовсе меня не разочаровал. Думаешь, зачем я тебя позвал? Отругать за то, что ты бездарь? – Он снова расхохотался и несколько раз стукнул ладонью по подлокотникам трона.
Мовиндьюле пришло в голову, что все правители фрэев, начиная с Гилиндоры Фэйн, сидели на этом самом месте, положив ладони на подлокотники. Каратак создал трон с помощью волшебства еще до появления Искусства. Глядя, как отец в пьяном угаре лупит старинное дерево, принц почувствовал гнев. Какое кощунство! Наверняка все покойные фэйны смотрят сейчас на Лотиана с отвращением и яростью.
– Я попросил тебя остаться, чтобы сказать: я тобой горжусь. Я глубоко ошибался… считал тебя жалким трусом, боящимся темноты. Когда мне доложили, что ты замешан в мятеже Серых Плащей, я почти поверил. А что мне оставалось думать? Мой сын – либо заговорщик, либо идиот. Оказалось, ты вообще ни при чем, можно сказать, чист и невинен. А теперь? Все они… – Лотиан обвел рукой зал, – ничего не сделали для победы. Наш мир катится в тартарары, рхуны давят нас как блох. «Мы бессильны, – раз за разом слышу я. – У нас нет выхода». Но ты, мой сын, единственный из всех совершил достойный поступок: обнаружил рхунскую заклинательницу и привез ее ко мне.
Лотиан помахал пальцем у себя перед носом.
– Понимаешь, во времена невзгод и несчастий сливки поднимаются наверх.
Мовиндьюле невольно кивнул.
– Точно. – Фэйн снова хлопнул по подлокотнику, на сей раз с такой силой, что по залу прокатилось гулкое эхо. – Нам нужно держаться вместе. У нас больше никого нет. Мы – опора нашего народа, наместники бога на земле. Мы – глас Феррола, его глаза и уши, его руки… – Принц решил, что отец собирается перечислить все части тела, однако тот неожиданно закончил. – Нельзя полагаться на других, верно?
Юноша покачал головой.
Отец вовсе не злится на меня, а, наоборот, гордится. Конечно, в нем говорит вино, но вдруг это правда? В то же время он считает, что я – никчемный трус. Плохая новость уничтожает хорошую, в результате остается только пьяный отец, почем зря лупящий по священному трону.
Мовиндьюле вовсе не являлся ревнителем традиций, но сейчас чувствовал себя оскорбленным. Его возмущало, что отец принижает достоинство трона, на котором ему выпала честь восседать.
Чего стоит похвала пьяницы? Как он смеет здесь сидеть? Как Феррол мог позволить такое? Неудивительно, что рхуны побеждают.
Мовиндьюле так долго добивался признания отца, а когда наконец добился, тот утратил в его глазах ореол загадочности. Всю свою жизнь принц притворялся, будто презирает фэйна, однако на самом деле уважал его и верил в его разум и мудрость. Выяснить, что у рхунов есть заклинательница, и привезти ее из Авемпарты на телеге, – не повод для похвалы, а если Лотиан считает это доблестью, значит, не так уж он и умен.