— Уже все равно некуда. Наоборот, кое-что придется срубить.
— Я бы не трогал, пусть растет, как в дремучем лесу.
Мы шагаем по тропинке, совсем чужие, приземленные, утратившие ощущение полета.
— Ты как, нормально? — интересуется он, когда мы выходим в лощину. Я вспоминаю, какой нежной настойчивой заботой он когда-то меня окружал, стоило мне взгрустнуть.
— Насколько это возможно после развода. Ты простудишься в этих сандалиях. Давай лучше вернемся в дом.
При виде голых ног Бернардо мне вспоминается соприкосновение наших с ним тел.
— Нет, давай еще погуляем. Сад очень изменился. Ведь под этими шинусами ничего не было, сплошная лысина, а теперь такие заросли.
— Да, мы сажали вместе с Сезаром. Тот же вид, что растет в Кебрада-дель-Агуа.
— Можем завтра туда прогуляться.
Ну уж нет. Большая лощина зарезервирована за Эсекьелем.
— Я лучше одна.
Какое-то время мы идем молча. Беспокойный взгляд Бернардо не вяжется с его напускной безмятежностью.
— Ты развелся… — наконец говорю я.
— Да, полгода назад. Стало легче, — добавляет он после секундной заминки.
— А Марта?
— Живет с банкиром.
— Так быстро?
— Они начали встречаться еще до развода. Ее кобель два месяца жил в доме до моего отъезда… Был бы это просто дом, плевать, но это мой проект, и я дорожу им как никаким другим. Марта и слышать не хотела о том, чтобы перебраться с детьми на квартиру. За этот дом мы дрались насмерть… Деньги — пожалуйста, пусть забирает, хотя куда ей столько, она зарабатывает гораздо больше меня. Но дом принадлежит мне — и точка, неужели ей невдомек?
— Черт с ним с домом, лучше бы ты о детях подумал. Как это все на них отразится?
— Старший рассказал мне про любовника Марты, еще когда она сама все упорно отрицала. Я просил ее, чтобы она вела себя осторожнее, чтобы подумала о детях. Но она меня не слушала. Сказала, детям придется привыкать к новой жизни.
— С чего это она вдруг так?
— Месть.
Одним-единственным словом Бернардо скидывает меня с вершины, на которую меня возносило отсутствие детей и денежных проблем, и окунает в свои переживания.
— Она знала?
— С самого начала.
— Ты ей рассказал?
— Нет. — Выражение его лица неуловимо меняется, теперь оно отражает обиду, но меня это не трогает. Весь арсенал ужимок — его тайное оружие — мне прекрасно знаком. При любом неожиданном повороте беседы, когда вкус, эрудиция, проницательность или искренность Бернардо оказываются под сомнением, он прибегает к своему сомнительному таланту, чтобы выбить у собеседника почву из-под ног и вновь оказаться в седле. Однако сейчас он лишь заставляет меня ощетиниться.