Потом, после отъезда Бернардо, меня охватила паника: занимаясь сексом с Бернардо, я почти не думала о нем, постоянно чувствуя на себе взгляд Эсекьеля. И этот взгляд, взгляд человека, которого я так хотела и который расхотел меня, вознес меня на вершину оргазма. Мне не спалось. Я вздрагивала от любого шороха. Окончательно запутавшись в чувствах и мыслях, решила, что всему виной роман с Бернардо, ведь не зря говорится, что шашни на стороне — это жестокий удар по взаимоотношениям. До сих пор я мысленно разводила любовника и мужа по разным отсекам. Но эта ночь доказала: каждое мое соитие с Бернардо происходит под носом у Эсекьеля. И когда пелена страха перед глазами начала рассеиваться, я пришла к выводу, что воображаемый взгляд Эсекьеля, наблюдавшего, как я кувыркаюсь с Бернардо, — это крик моей больной совести. Продолжать так дальше невозможно. Как бы снисходительно ни относился к происходящему мой муж, мне теперь не отделаться от мысли, что я его обманываю. Паника не отпускала. Наслаждение выжало меня до капли и обессилило. Все, я больше не буду видеться с Бернардо, я не собираюсь выворачивать себя наизнанку. Собрав вещи, я уехала в Сантьяго, позвонив Бернардо с дороги, и отключилась, он едва успел пробормотать: «Нет, Амелия, не надо».
Эсекьель так удивился моему приезду, что все сомнения насчет возможных манипуляций с его стороны у меня сразу отпали. Я, бросив полураспакованный чемодан, принялась излагать свои выводы. С Бернардо все кончено. Раз моя измена раскрыта, я не могу больше с ним встречаться. Это не измена, возразил Эсекьель: какая же это измена, если он сам дал добро? Но я не слушала. Я хотела, чтобы он почувствовал охвативший меня страх, мое глубочайшее чувство вины. Да, я врала, врала, что не возражаю против его встреч с другими женщинами; мне не нужен такой расклад, я не хочу, чтобы нам с ним остались только унылые будни, а вся страсть тратилась на эксперименты с чужими людьми. Я не хочу рыскать в поисках мужчины для постельных утех. Почему он сам не может со мной спать? Почему я должна искать себе любовника? Или его это возбуждает? Эсекьель призывал меня успокоиться — он не просил меня ни искать любовника, ни бросать его. Привычный цинизм во всей красе. Я возмутилась, что именно он внушил мне чувство вины, он заставил меня бояться самой себя. Чемодан валялся на кровати с разинутой пастью, будто его вот-вот вытошнит нашим грязным бельем. Я выхватила первое, что подвернулось под руку, и бросила в корзину для стирки. Как, спрашивается, он предлагает мне жить дальше, не занимаясь любовью и не заводя любовников? Пусть объяснит, по крайней мере на это я имею право, потому что после пятничного разговора я в полной растерянности.