Щелкнула какая-то пружинка.
Затем опять стало все тихо.
Потом опять щелк да щелк, и так раза четыре…
…Мне бы, дураку, раньше, чем в Тайгинск ехать, сразу потолок да чердак обследовать да ночку просидеть!..
Да кто же это знал, та кую махинацию?..
Эх ты, «Пинкертон»! А кто бы тогда начальнику Особого отдела интересный пакетец передал?..
Вот и выходит: ежели прешь — при подробно, до конца. Через три ступеньки не перепрыгивай.
…Известная мне, а другим, не знаю, тень с чердака. По лестнице. Да с опаской. А я… через слуховое окно. Да кубарем. В траву!.
Из-за угла дома смотрю, идет к огороду. Я, крадучись, за ней. На благородной дистанции. А то, пожалуй, за кавалера примет.
Вижу — к бане идет…
Я браунинг ощупал да за ней.
Взошла. Я у двери приостановился. Где-то наверху голубки воркуют.
Я к окну — завешено.
Опять к двери. Ну, была не была. Напором!..
Фонарчиком ее лицо и осветил.
— Здравствуйте, — говорю, — глухонемая красавица!
Да свет-то и потушил.
— О! Вы? Лисичкин?..
Фонарчик щеколдой потушила да бросила.
А я ее за ручки белые — цоп!..
— Не беспокойтесь, поручик Гессе, — говорю по-французски. Это я — князь Багратион-Мухранский, только Лисичкиным загримировался, чтобы посмотреть, как мисс Дудль работает…
Она аж зубками заскрипела… Поднялась у нас возня.
Она револьвер высвободить хочет, а я не даю.
Надоела браунингу такая игра, — он штука серьезная. Возьми да и выпали!
Моя партнерша защищаться перестала. Вытянулась и вздрагивать начала.
Засветил фонарь… Смотрю.
Она левой рукой за грудь держится, а с левой груди кровь фонтаном хлещет…
— Доигралась!..
Хотя такую паскуду и следовало ликвидировать, да очень хотелось ее живьем взять…
Раз пуля под левый сосок попала, где ж тут живой быть?..
С двумя фонарями я живо всю баньку до подробности осмотрел. Все тут, как тут. Вся лаборатория налицо и голубки на крыше воркуют.
Взял я с собой фотографический аппарат, как есть неразряженный, да письмецо ее, видимо, собственноручное, неоконченное. Да и марш домой.
Завтра утром разберемся…
Итак, все, значит, как по-писаному…
Прежде около штаба да и вообще в местах нашей стоянки я ее не замечал никогда. А как штаб в город Красень переехал, так она сразу на сцену выплыла…
Не то нас поджидала, не то, нечего греха таить, может быть, необнаруженная работала…
Ну, а тут городишка всего с кукиш.
Как ни загримируйся, все равно человек, как есть…
А человек — значит, вопрос:
Что он, к чему?
Так и здесь вышло:
Всякий видел. Девушка молоденькая, нищая, глухонемая…
Калека — голова трясется, руки-ноги дрожат.
Ходила она по городку всюду и в штабной столовой бывала — там ей товарищи кусочки давали…