«Да. Уверен, что так оно и было. Все сироты мечтают о счастливом детстве и любящих матерях. Просто удивительно, что он и мачеха Джиллиан мечтали об одном и том же».
— Итак, ты рассказала Клаудии о своей матери. А ты рассказала ей, что винишь себя в ее смерти?
— Нет. Я никогда никому об этом не говорила.
— Даже мне?
— Даже тебе.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? Почему из всех людей ты доверилась только мне?
— Потому что я надеюсь, что на этот раз мы расскажем друг другу все без утайки. Мы должны были сделать это раньше, но не сделали.
— Что я не рассказывал тебе раньше?
— Я не знаю. Ты никогда ничего мне не рассказывал. Бывали дни… и довольно часто, когда что-то тебя тревожило, и ты мог бы поделиться со мной своими тревогами, но вместо этого ты уходил в себя и становился беспокойным.
— И плавал на яхте?
— Да — или играл на гитаре.
«Да, я играл на гитаре».
Чейзу было знакомо мучительное беспокойство, которое заставляло его находить утешение в музыке или в море, и он видел то же самое беспокойство на фотографиях своего брата, когда тот был мальчиком. Но для Чейза Кинкейда это мучительное беспокойство, казалось, закончилось после встречи с Джиллиан. Что же тогда гнало прочь его брата от спасительной любви? Было ли это глубоким предчувствием неминуемого предательства? Или его чудесный дар мечты был таким же тяжелым, как и темный дар зла для Чейза Карлтона?
— Извини, я не могу рассказать тебе о своих тревогах, пока ко мне не вернется память.
— Да, конечно. А пока, если ты не возражаешь, я расскажу тебе о том, о чем мне следовало тебе рассказать давно. Не думаю, что это как-то оживит твою память, но все же…
— Я хочу, чтобы ты мне все рассказала, Джиллиан. Расскажи мне все, о чем ты не рассказывала раньше.
— Хорошо, — согласилась Джиллиан. — Это касается того несчастного случая. Ты знаешь, что мой отец мужчина достаточно красивый, а мать была просто красавицей. А вот я была дурнушкой. Это меня не волновало. Я была довольна тем, что имею. Во время несчастного случая у меня сильно пострадало лицо. Кожа на нем была изорвана в клочья, поэтому Клаудиа не могла восстановить мое старое лицо. Она сделала мне новое.
— Поэтому я не нашел в альбомах ни единой твоей фотографии, когда ты была девочкой?
— Да.
— Но где-то же они есть. Может, у Эдварда и Клаудии?
— Ты хочешь увидеть мои фотографии, когда я была маленькой девочкой?
— Ты этого не хочешь?
— Да, хочу. — Джиллиан могла бы отказать ему, но она пообещала себе говорить ему только правду. К тому же в его серых глазах была такая нежность. — Если хочешь, мы можем поехать к ним прямо сейчас. У меня есть ключ от их дома, но сначала я должна позвонить Клаудии.