Джиллиан вскоре вытащили из машины и отправили в Медицинский центр Лос-Анджелеса. У нее был сломан таз, повреждено лицо, в нежную кожу которого врезались осколки стекла.
Пока врачи пытались спасти Джиллиан жизнь. Стефани и Эдвард Монтгомери неустанно дежурили в маленькой, без окон, комнате ожидания. За все шесть лет, что Стефани дружила с Джиллиан, она видела Эдварда только один раз. Он был виртуальным фантомом в жизни своей дочери. Блестящий адвокат, звезда которого восходила все выше, он уделял больше времени своей работе, чем жене и дочери. Но в основе этого кажущегося пренебрежения к семье лежала любовь и забота о них. Успех, к которому Эдвард так упорно стремился нужен был ему ради семьи, чтобы Мередит и Джиллиан ни в чем не нуждались. Джиллиан горячо любила отца, которого едва знала, но в его присутствии она тоже начинала заикаться, сгорая от смущения и благоговейного страха.
Трагедия свела вместе Стефани и Эдварда, погрузив их в мучительное молчание Стефани не могла говорить, так как эмоции, переполнявшие ее, стирали из памяти все слова, но и отличавшийся красноречием адвокат тоже не мог говорить, потому что, как и она, не мог выплеснуть свои эмоции и мучился из-за того, что теперь не мог сказать ни слова любви женщине, которую он безумно любил, и забыл эти слова, чтобы сейчас сказать их хотя бы дочери, которую он едва знал.
Врачи сделали все возможное, чтобы кости таза срослись. Они объяснили, что Джиллиан будет слегка прихрамывать и испытывать боль при больших нагрузках. Ее изуродованное лицо было спрятано под белой повязкой из бинтов, оставляя открытыми только испуганные зеленые глаза. Джиллиан была в сознании, когда переживала весь ужас случившейся трагедии, но с тех пор она не разговаривала ни с Эдвардом, ни с врачами и сестрами, ухаживающими за ней, ни со своей лучшей подругой.
Стефани отчаянно хотелось помочь подруге, которая так много помогала ей. Ей хотелось сказать Джиллиан, как сильно она ее любит и как сильно она тоскует по ее матери, которой подруга так щедро с ней поделилась. Эти мысли она посылала Джиллиан, как делала это всегда: выражением голубых глаз, которые были зеркалом ее души, но даже их кристально чистая глубина не могла вывести подругу из состояния упорного и мучительного молчания.
Поэтому Стефани мужественно попыталась выразить свои эмоции словами. Но она запиналась и заикалась и, не помогая Джиллиан, сама все глубже и глубже погружалась в темницу молчаливой тишины и позора. Она снова стала себя ненавидеть, ненавидеть гораздо сильнее, чем тогда, когда была маленькой девочкой. Она не помогала Джиллиан, а только с каждой запинкой в словах еще больше разрушала себя и, однако, изо дня в день сидела у постели своей отключенной от мира подруги. И, запинаясь, шептала ей слова любви.