— А это Клаудиа, — улыбнулась Джиллиан, не обмолвившись о том, что Клаудиа была ее мачехой.
Слово «мачеха» никак не вязалось с образом Клаудии. Она была женщиной, которая спасла ее от мучительного молчания, заново познакомила с отцом, которого раньше она едва знала, и с материнской любовью наблюдала, как она превращается в женщину. Она была ее любящей матерью, какой до этого была Мередит.
Стефани слышала любовь в голосе Джиллиан, когда та представляла ей Клаудию, и ей внезапно подумалось, что она могла бы услышать больше: щедрое предложение разделить с ней эту чудесную женщину, как когда-то однажды Джиллиан поделилась с ней матерью, которая погибла. Это предложение исходило от самой Клаудии, выразившись в ее нежной, теплой улыбке.
— Ты сможешь прийти пообедать со мной в один из вечеров на этой неделе, Стефани? — быстро спросила Джиллиан, внезапно вспомнив о людях, которые ждали своей очереди выразить ей соболезнования.
— Да. В любой из вечеров.
— Скажем, в среду, идет? Во вторник вечером я веду класс по литературе для взрослых, а завтра у меня дела в школе.
— В школе?! — с разной интонацией дружно воскликнули Брэд, Эдвард и Клаудиа.
— Я возвращаюсь к работе завтра утром, — решительно заявила Джиллиан своей семье.
«Я должна, неужели вы не понимаете? Я не могу — я не позволю себе снова погрузиться в молчаливое сумасшествие моего горя».
Поначалу, после того как они уютно устроились в гостиной, разговор Джиллиан и Стефани сводился к обсуждению Энни: какая она красивая, какая послушная и резвая, дружелюбная и преданная; затем они поговорили о карьере Джиллиан и роли Стефани в «Составе преступления». Все это были ничего не значащие слова, необходимая прелюдия к более важному разговору. Каждой из женщин хотелось высказаться, но ни одна из них не решалась начать первой и боялась последствий.
Наконец, после улыбок и теплых взглядов, сопровождавших эти несущественные слова, Джиллиан взяла на себя смелость начать путешествие по более опасной и важной территории — их прошлому.
— Как ты находишь мое новое лицо? — спросила она с некоторой долей застенчивости, но с прямолинейностью девочки, какой она когда-то была.
Джиллиан видела, что Стефани тактично изучала ее лицо, лишенное всякой косметики и освещенное мягким светом, заполнявшим комнату. Лишенное косметики, ее лицо говорило о себе всю правду. Шрамы были тонкими и искусными, напоминая тонкую осеннюю паутину, которая была чуть белее, чем ее кожа.
— Очень красивое, — ответила Стефани с сердечной нежностью, с которой она всегда разговаривала со своей единственной подругой. Сейчас эта сердечность медленно к ней возвращалась.