— Я… это… была моя идея. Мне казалось… что это роль… для твоего восьмиоктавного таланта.
— Восьмиоктавного, — прошептала Стефани. Они любили употреблять это выражение, когда были подростками. Сон на восемь октав, карьера на восемь октав, романы на восемь октав. Тогда они решили, что испытают всю полноту жизни, со всеми ее острыми и прямыми углами.
— Это я — А.К. Смит, Стефани, — призналась Джиллиан, переведя дыхание. — Я написала для тебя роль Элизабет в сценарии «Путешествия сердца».
«Для меня? Несмотря на то что я тебя предала? Несмотря на то что я тебя покинула, когда ты больше всего во мне нуждалась?»
Было время, когда они были лучшими подругами и легко читали мысли друг друга. Это было время, когда Стефани могла говорить без усилий, потому что все слова, которые возникали перед ее мысленным взором, словно на экране отражались в мозгу подруги.
Но сейчас изумрудные и сапфировые глаза затуманились, и мысли подруг не проникали в их головы, хотя каждая хорошо знала, о чем думает другая. Потому что их мысли были одинаковыми:
«Мне хотелось бы иметь мужество извиниться перед тобой за то, что я сделала с тобой, с нами. Но у меня сейчас на это нет сил, хотя я очень нуждаюсь в твоей дружбе и боюсь потерять ее снова. Настанет день, и я все скажу тебе. Настанет день, и я извинюсь».
Через несколько минут их глаза снова стали ясными. Голубые и изумрудные, они снова были кристально чистыми, так же как были чисты их послания друг другу. Послания, полные надежды и совершенно одинаковые:
«Я хочу снова стать твоей подругой. И я обещаю, о, как я обещаю, что на этот раз не подведу тебя».
— Джек, на первой линии лейтенант Баллингер.
— Спасибо. Я сниму трубку в своем офисе.
Джек улыбался, направляясь к своему стеклянному, но звуконепроницаемому и пуленепробиваемому офису. Все четыре дня, прошедшие со дня поминальной церемонии по Чейзу Кинкейду, он думал о Стефани. Думал много. Она была интригующим сочетанием огня и льда: пылкий взгляд сапфировых глаз при чопорной патрицианской манере поведения и холодной элегантной речи.
Джек думал о Стефани и беспокоился за нее. Она легко могла стать добычей душителя гитарной струной. Наблюдал ли за ней монстр, когда она подвезла Дженин к дому? Положил ли он на нее свой дьявольский кровожадный взгляд? Его пять жертв служили иллюстрацией того, что он предпочитал красивых женщин с темными оттенками волос — роскошные волосы золотисто-каштановых и более темных цветов, — а не сверкающие золотом волосы калифорнийских блондинок. Волосы Стефани наверняка привлекли внимание убийцы. Но блестящие волосы Стефани были пронизаны солнечными лучами и могли отливать золотом даже при лунном свете. Может быть, эти золотые пряди оттолкнут от нее душителя? Или их сияющая красота послужит для него маяком?