— Мне бы хотелось, Стефани, узнать ваши мысли, ваши истинные мысли, прежде чем вы их успеете отредактировать.
Ее глаза широко раскрылись: она и не подозревала, что он так хорошо ее понимает. Но еще большее удивление у нее вызвала догадка, что он хотел бы о ней заботиться. Удивление быстро сменилось радостью, но эта радость так же быстро погасла, уступив место настороженности.
— Не бойтесь, Стефани, я не приду в ужас от ваших неотредактированных мыслей. Я вам это обещаю.
«Нет, вы придете в ужас, когда я попытаюсь высказать их».
Никогда еще ни один мужчина не вызывал в ней такого трепета, никогда ни один не интересовался ее мыслями, возможно, считая, что за ее безупречной красотой скрывается пустота.
Стефани захотелось заняться любовью с Джеком Шенноном, хотелось поделиться с ним самыми сокровенными желаниями, чего она никогда не хотела прежде, но это было бы очень опасно для ее одинокого, никогда не знавшего любви сердца. Это потребовало бы от нее большого мужества, но она готова была рискнуть, рискнуть хотя бы на одну ночь — ночь, полную нежности.
Но лейтенанту Джеку Шеннону недостаточно было физической близости: он хотел большего… гораздо большего.
— Стефани? — Джек увидел внезапную боль в ее глазах, и ему захотелось обнять ее, чтобы унять эту боль. Он обнаружил в себе несвойственное ему терпение — если это, конечно, не касалось раскрытия убийств, — и он продолжал ждать, когда она заговорит, подбадривая ее улыбкой и ласковым голосом: — Поговори со мной, Стефани.
«Я не м-о-г-у». Даже мысленно она заикалась! Холодная волна страха накатила на нее, захлестнув с головой. Страха и стыда.
Стефани не могла говорить. Она могла отвечать только мысленно или взглядом. Страх, сидевший внутри ее, отразился в ее сапфировых глазах.
«Откуда взялся этот страх?» — недоумевал Джек. Может, она боится отдать ему свое сердце? Но ведь и он рискует, отдавая ей свое. Решив пока не рисковать, Джек, нежно погладив ее по щеке, произнес:
— Завтра я вам позвоню, чтобы уточнить время обеда.