Вошел в комнату для свиданий и проявлял готовность общаться. Сказал, что помнит меня и не хочет, чтобы я «увязла в этой каше». С возмущением называл себя политическим заключенным и говорил, что его никогда не выпишут.
Несколько раз в течение разговора повторял, что неопасен, что не убивал того парня в Вашингтоне и не совершил ни одного преступления с момента изнасилований.
Сказал, что вынужден отказаться от моих услуг по двум причинам:
1. Принимать лечение от кого бы то ни было при данных обстоятельствах противоречит его просьбам о более свободных условиях содержания. «Лечение – это не только болтовня. Мне надо научиться жить в обществе со своей болезнью».
2. Соцработник, выступающий за освобождение, не сможет тягаться с психиатрами, которые выступают против. Билли боится, что, прежде чем попасть к судье, мои отчеты будут проходить через Департамент психиатрии.
Пространно рассказывал о работе в офисе общественного защитника, о том, как ощущал себя пешкой в противостоянии доктора Каролин и доктора Линднера, о побеге, жизни на воле и аресте.
Сразу пытается очаровать и сторговаться, но вяло, без энтузиазма. Оживляется, когда говорит о периодах свободы, но быстро угасает.
1. Никому не доверяет – мечтает о полном доверии ребенка к родителю, но все квазиродители до сих пор не оправдывали ожидания.
2. Нет мотивации к выздоровлению – не только «а смысл?», но и, видимо, не хочет рисковать и открываться очередному врачу.