Потом на Пятно вышел дэвид и стал биться головой о стену, а малышка кристин заплакала. Только дети – особенно кристин – были способны погасить ярость рейджена. Он согласился, что сумятица опасна для детей, которые могут случайно вывалиться на Пятно и подвергнуть себя опасности. Он объявил, что хотя в этой больнице-тюрьме опасно и он не отказывается от власти полностью, но готов делегировать роль инспектора манежа в этом чокнутом цирке артуру, который сейчас выберет наиболее подходящую личность, чтобы разведать обстановку.
артур тут же вызвал на Пятно аллена.
аллен лежал неподвижно, боясь, что, если пошевелится, его тело расколется надвое, как сухое печенье. От антипсихотического стелазина, одного из прописанных ему транквилизаторов, пересохло во рту и запеклись губы. Ему казалось, что кровать вращается с бешеной силой. Чтобы не слететь, пришлось ухватиться руками за непромокаемый матрас.
От короткого шерстяного одеяла, прикрывающего голую грудь, волоски на теле встали дыбом. Кожа зудела, но он не смел почесаться. Самое печальное, думал он, что надо исследовать обстановку, даже если глаза придется разлеплять силой. Из-за сумятицы он не смог ни с кем предварительно переговорить и теперь понятия не имел, где он и почему.
Терпеть неизвестность становилось невмоготу.
аллен зевнул, потянулся и наконец потер обеими руками лицо, чтобы выйти из оцепенения. Оглядел комнату. Натертые до блеска светло-коричневые кирпичные стены все равно казались грязными. Одна бугристая кровать. Один унитаз, на котором восседал таракан. Один ржавый шкаф с ящиками без ручек. Одно поцарапанное металлическое зеркало на стене. У аллена внутри все горело. Будь сейчас под рукой барабаны, он с их помощью снял бы тревогу.
аллен забарабанил пальцами по шкафу.
Тишину вспороли громкий металлический скрежет и звяканье ключей. У него по коже побежали мурашки – ключи охранника.
Черт, это не больничная палата. Это тюремная камера!
У него перехватило дыхание. Трясясь, он вытер холодной влажной рукой слезы испуга, чтобы никто не заметил, и свирепо уставился на дверь.
Вошел непотребно жирный санитар. Он недобро зыркнул на аллена и хрюкнул:
– Подъем, Сибилла! Жрачка!
Покачиваясь на нетвердых ногах, аллен вгляделся в поцарапанное металлическое зеркало и чуть не прыснул при виде своего отражения. Дрожь в теле утихла. Ощущение новизны, когда непонятно, куда ты попал, случалось с ним десятки раз, так отчего он всякий раз трусит? Собственный нелепый вид, мокрые бороздки слез на щеках подняли ему настроение. Точно он вновь услышал, как юморист Джонни Моррисон, родной отец Билли, выдает на сцене в Майами очередную уморительную остроту.