Коснувшись руками спины хозяина, она обнаружила, что тело его между крыльев и по хребту до шеи густо покрыто волосами и чешуйками. Он начал снижаться, и она, бросив взгляд вниз, увидела квадраты и не сразу поняла, что под ними плато Гиза. Они опустились на неровную поверхность пирамиды Хеопса. Ей показалось, они совсем одни. Хозяин сел на самую верхушку и, словно фантастическая гигантская горгулья, хищно свесился вниз, подняв наполовину сложенные крылья у себя над головой. Вдалеке Ноктурна разглядела огни Каира, и тоска по людям вдруг поднялась в ее душе удушливой волной, закружилась голова, и она была вынуждена сесть на камень, чтобы не упасть вниз.
– Смотри, – он простер руку, показывая ей на открывающуюся панораму, – они спят, и мы властвуем над ними. Смотри, Ноктурна, ты была рождена и сотворена для этого мира. Чтобы подчинить его власти ночи и сна. Чтобы мы правили всеми.
Ноктурна знала, что это неизбежно, и, когда он вновь потянул ее к себе, пошла покорно. Слияние с ним на этот раз наполнило яростью и ненавистью – жгучей и ядовитой смесью. От бешенства, от азарта, овладевшего ею, хотелось рвать и уничтожать все вокруг.
– Преступи последнюю черту, – велел он ей.
В отчаянии она знала, что не сможет остановиться.
– Мама? – Саша, разбуженный шумом, вошел в комнату и включил свет.
Но в комнате посреди страшного бардака стояла не мама. Она была выше, белее, волосы опускались ниже бедер, кончики пальцев были золотистыми, на голове, острыми тонкими иглами стремясь вверх, была надета корона. Ткани, в которые она была завернута, были мерцающими и полупрозрачными. Ее глаза были слишком светлыми, а лицо хоть и мамино, но не родное, а чужое, странное, иное.
– Иди сюда, мой хороший, – хищно оскалившись, пропела ведьма.
Саша попятился, золотые когти вцепились в его пижаму, он закричал.
– Посмотри мне в глаза, – мурлыкнула Ноктурна.
Свет ее глаз обжигал и мучил, от слишком яркого света он перестал видеть, вслепую вырвавшись, побежал, ведя рукой вдоль стены, к лестнице.
Она гарпией налетела на него, вонзила когти в кожу, и мальчик закричал от боли, падая на пол.
Она быстро наелась, но вместе с насыщением пришло понимание содеянного. И то, что еще оставалось в ней человеческого, пришло в ужас.
Она поднялась высоко над поселком, окруженным полями, над городом, который уже был освещен встающим солнцем и превращался в серые, страшные джунгли квадратов и прямоугольников крыш и лиан дорог. Она поднималась выше, в раздирающую грудь высоту, ей хотелось сгореть под солнцем, умереть здесь, в голубой выси, а не там, в грязном городе. Она испустила вопль, так похожий на крик отчаяния, но это был вопль радости. Она знала, что больше не вернется в этот город. Выше и выше, жар от солнца становился невыносимым, но она заставляла крылья двигаться и поднимать ее. Кожа стала трескаться как пересохший пергамент, она вопила от боли, но летела выше. Ей хотелось сгореть дотла. Но потом она просто упала в поля на сырую мокрую землю, покрытую сухими остатками прошлогодней и первыми ростками свежей травы. Дымясь от жара, она подняла голову и увидела вдалеке ангела.