— И что ты этим докажешь? — спросила я.
— А пусть у него тогда неприятности будут, раз за сыном не следил.
Трудно мне было с ним говорить. Защищать его отца я не могла, осуждать — не решилась. Я ведь выслушала пока только одну сторону. И я стала говорить о самовоспитании, вспомнила Горького, его детство… И на прощание предложила Мунтяну даже дружбу, комсомольскую дружбу. Расстались мы взаимно умиротворенные. Я шла к трамваю счастливая, душевный подъем не проходил. Я верила в эту минуту, что имею право называться учительницей…
Целую неделю Мунтян держался в рамках приличий. Он сидел тихо, выполнял домашние задания, не вертелся, не хихикал. Ребята и учителя удивлялись. Мы с ним переглядывались, как заговорщики. Но в один из моих свободных дней он сорвался. На нудные и плаксивые попреки Екатерины Ивановны опять ответил ругательством, а потом швырнул в нее чернильницу.
— Я исключила его из школы, — сказала на другой день Мария Семеновна.
— Но его же спровоцировали… — начала я.
Она не слушала.
— Вызвала я отца, пригрозила райкомом партии. И он забрал его из школы. Обещал отправить к деду и бабке. Пусть те нянчатся с этим принцем…
Я слушала ее растерянно. Конечно, для Мунтяна хорошо, что он добился своего, уехал к дорогим ему людям. Но разве можно так исключать ученика, даже не поговорив со мной, классным руководителем? Без обсуждения на педсовете?
Мария Семеновна прочла все на моем лице.
— Ну, что губы надула? — засмеялась она. — Не по книжкам поступила? — Она посмотрела поверх очков. — А ты меньше на книжки надейся. Они не для жизни — для отпуска написаны. Вот пойдешь летом в отпуск — и читай, развлекайся на здоровье. На солнышке…
Больше я не видела этого мальчика. Он так и не пришел ко мне попрощаться. А я почему-то надеялась…
День начался «весело». Я вошла в свой класс и увидела, что доска расписана всякими каракулями и рожами, пол затоптан, вокруг парт — шелуха от семечек и мятые бумажки.
— Кто дежурный?
Молчание.
Потом робкий голос:
— А их парта сегодня не пришла.
— Где Шафаренко?
— Болеет.
— Рыбкин, — сказала я медлительному загорелому мальчику, — пойди к нянечке за веником, ведром и тряпкой.
Он покосился на меня, усмехнулся половинкой рта и вышел. Я не начинала урока, пока он не вернулся, потом сказала:
— Сейчас по очереди каждый мальчик подметет и помоет пол в классе. Работать будут сразу двое. Один подметает, другой за ним моет. Норма — проход около трех парт. А я буду вести урок.
Девочки завздыхали:
— Ой, а можно, и мы будем работать? А то мальчишек и не спросят…
Я покачала головой: грязь в классе была явно делом рук мальчиков.