Хихикая и посмеиваясь, мальчики взялись за уборку. И довольно ловко. Чувствовалось, что белоручек среди них нет. Груды мусора подплывали все ближе к двери, класс блистал свежей, влажной чистотой. Девочка у доски с чувством декламировала «Плач Ярославны», и я не сразу обратила внимание на заминку около парты Гнипа.
— Твоя очередь, — говорил кукольно хорошенький Дробот, протягивая тряпку.
— Не обязан я!.. — Гнип почти лег грудью на парту.
— А другие могут?..
— Дураков работа любит!
— Гнип, — сказала я, — подойди ко мне!
Гнип вывинтился из-за парты и навис надо мной, худой, узкоплечий, с рыбьими глазами и челкой, доходившей до самого носа.
— Почему ты не убираешь класс?
— Не имеете права заставлять. Это время для урока.
— Хорошо, — усмехнулась я, — тогда будешь мне отвечать.
Я посадила великолепно отвечавшую Свету Забелину и стала задавать ему вопросы. Гнип тускло смотрел на меня своими рыбьими глазами и молчал.
— Так как же с тобой быть? — сказала я с удовольствием. — Выходит, двойка?
Ребята зашушукались.
И вдруг глаза Гнипа, зеленоватые, пустые, зажглись бешенством:
— Ну попомните вы мне эту двойку! — и рванулся к двери. Швырком захлопнул ее за собой.
Тут начались охи.
— Ох, вам надо теперь быть осторожнее: у них вся семья психическая!
— Вот зверь!
— Он всегда с ножом ходит…
— А портфель, портфель-то оставил!
— Вот теперь отца вызовут.
— Не вызовут: отец у него уже три месяца в тюрьме сидит, за драку.
Я засмеялась:
— Да ерунда! Мало ли что сболтнет глупый мальчишка!
Но в конце дня Мария Семеновна вызвала меня к себе в кабинет и ворчливо сказала, употребляя только восклицательные предложения.
— Доигралась!
— Я не понимаю…
— Новомодные фокусы! А еще педагог! Это надо же додуматься — уборка во время уроков! — И приказала: — Домой не езжай! Переночуешь у меня в кабинете!
— Да вы что, всерьез восприняли угрозу этого мальчишки? — не выдержала я.
— Поработаешь в нашем районе — поймешь! Для такого пырнуть ножом — геройство!
— Не посмеет…
— Отец его мать избивал; парень уже выпивает…
— Гнип?!
Я онемела. Гнип вел себя так тихо на моих уроках, что к нему я и не присматривалась. Учился он на тройки, но старательно. Даже тетрадки у него были аккуратно обернуты газетами и в каждой промокашка.
Мария Семеновна торжествовала:
— Что, этого в сочинениях он не писал? Эх ты, зелень! А вот я все про них знаю. И без всяких сочинений. А у меня таких «загадок» не тридцать, а девятьсот!
— Нет, я поеду домой, — сказала я. — Его угроза просто дурацкая вспышка…
Но я не была в этом уже стопроцентно уверена, когда вышла вечером из школы. Находилась наша школа в темном и длинном переулке, составленном из глухих высоких заборов. Фонари освещали лишь вершины старых лип. Дощатые тротуары оставались темными. Шевелящаяся листва отпечатывалась на них сеткой. Даже собаки не тявкали.