До трамвая пути минут десять. И вот эти десять минут я прошла с ощущением, что в спину мне каждую минуту может вонзиться нож. Порыв ветра, шелест листьев, приближающиеся шаги заставляли меня судорожно вздрагивать. Сердце колотилось. Фантазия разыгрывалась.
Я говорила себе, что такой опытный человек, как Мария Семеновна, зря паниковать не будет…
Всю ночь дома мне снились всякие ужасы, а утром, подъехав на трамвае к нашей остановке, я трусливо оглядела толпу. Но Гнипа не было.
И опять я шла к школе, дрожа; и опять прислушивалась к догоняющим шагам; и опять сердце билось где-то в горле.
Так прошло три дня. Гнип в школу не ходил. Шафаренко тактично изобретал предлоги и провожал меня до трамвая. Мария Семеновна смотрела на меня как на кандидата в покойники. Ребята шушукались.
Наконец это мне надоело. Я поехала к Гнипу домой, захватив его портфель. Он жил в бараке. Я никак не могла достучаться, пока какая-то девочка лет пяти не объяснила:
— А он на рыбалке, тетенька. Еще вчера уехал.
Я зашла к соседке и от словоохотливой женщины узнала, что мать Гнипа в деревне. Живет он один, подрабатывает, чиня радиоприемники, да и рыбалка для него не развлечение, а способ пропитания. Я оставила у нее портфель Гнипа, вышла и обратила внимание, что на двух окнах его комнаты висят белоснежные накрахмаленные занавески. И они меня успокоили.
Гнип появился в сумерках на другой день, когда я шла из школы. Появился неслышно, и я вздрогнула, когда вдруг надо мной его голос сказал:
— Добрый вечер! Спасибо, что портфель принесли…
Рядом со мной шагал усталый худой подросток, ожесточенный нелепой жизнью.
— Так почему ты отказался мыть пол? — спросила я, точно мы продолжали давний разговор. — Ты испугался работы?
— Работа! Хаханьки, а не работа…
Он это буркнул бессвязно, но я вдруг поняла его протест. Для этого парня, видимо, работа была взрослой обязанностью, привычной, неотвратимой. И он оскорбился, что на уроке работу превратили в какую-то воспитательную игру.
— Сколько тебе лет? — спросила я.
— Семнадцать.
— Ну как, будешь снова ходить в школу?
— Ага!
Интонация была нетвердая.
— Знаешь что, — сказала я, — поедем ко мне и там поговорим!
Я не думала, что он так быстро согласится. Всю дорогу мы молчали, пока не вошли, не разделись у меня в комнате и пока я не принесла чай.
Гнип сидел вялый, крутил в пальцах какую-то травинку и не оглядывался по сторонам, как это делает каждый человек в чужой комнате. Отвечал он междометиями, пил чай чашку за чашкой, пока я не сказала:
— А почему бы тебе не поступить на завод? Раз учеба тебя не увлекает…