Элеонора учила меня ладить с родителями, доказывая, что советоваться с ними, честно рассказывать обо всех проступках их детей — вредно: «Не поймут, и пойдут жалобы, а ты потом доказывай, что у тебя были благие намерения».
Только уроки ее мне не нравились. Обожала она трескучие фразы. Меня, как и ребят, начинало клонить в сон. Выручала ее привычка произносить конец фразы с повышенной интонацией. Это нарушало дремоту как неритмичный стук колес в поезде.
Под влиянием Элеоноры Эдуардовны я чуть не поссорилась с нашим биологом Татьяной Николаевной.
Татьяне Николаевне было около пятидесяти. Она в первую секунду знакомства казалась маленькой, восторженной, сентиментальной старой девой. Но этой весьма смешной внешности противоречил ее подлинный характер.
Началась ссора с того, что она не захотела исправить тройку Рыбкину и двойку Свете Забелиной.
— Но это формализм! — возмутилась я.
— А почему они сами не пришли? — спросила она, перевязывая черные ленточки, которыми были скреплены на затылке ее тощие косицы.
— Стесняются. Они меня просили…
— А вы твердо решили стать для них иконой «Утоли мои печали»?
— Но у меня процент успеваемости снижается!.. — возопила я и осеклась: так она иронически посмотрела на меня.
Потом тихо сказала:
— Вам не бывает обидно, что вы с такими бухгалтерскими талантами работаете в школе?
— Одержимая! — фыркнула Элеонора после ее ухода.
И я согласилась. А когда побывала в нашем живом уголке, в зимней оранжерее, в саду, это впечатление еще больше усилилось.
В живом уголке жили не кролики, которых в те годы приказывали разводить в школах, а попугай, лиса и обезьяна. Вместе с ручными черепахами, белками и ежами. Помещались они в подвале, и там дежурные ходили в белых халатах, как в больнице. Позднее я узнала, что Татьяна Николаевна через моряков и охотников пополняла свой зверинец, а летом водила натуралистов в походы. Зимнюю оранжерею она разбила на чердаке, и это действительно была оранжерея: с цветущим жасмином, с сотней кактусов, с отростками совершенно диковинных растений.
— Выпросила в Ботаническом саду! — хвасталась она, счастливая моим недоумением.
Тут тоже мелькали белые халаты, ребята с термометрами и лейками.
Сад же около школы — тенистый, с живописными клумбами и сложной планировкой — ошеломлял. Там работали только добровольцы.
Ни одного субботника для своего сада Татьяна Николаевна не требовала, но дежурные с красными повязками бдительно следили за порядком, за чистотой дорожек и поливкой.
И вот такого учителя Мария Семеновна склоняла на каждом педсовете: