Я чаще молчала, слушая эти разговоры, а Светлана Сергеевна всегда выступала адвокатом учителей, даже когда они явно были несправедливы. И ребята при ней болтали сдержаннее, осторожнее…
Однажды она ушла по делу к нашему бригадиру. Я сидела с ребятами, слушала всякие истории. И вдруг меня спросил Дробот:
— А почему вы не замужем, Марина Владимировна?
Вопрос Дробота ошеломил меня. Мария Семеновна постоянно мне твердила — не ищи дешевой популярности, не откровенничай, учитель должен быть загадкой…
— Я разошлась с мужем…
Конечно, этим я от них не отделалась. В меня немедленно полетел новый вопрос:
— А почему?
Пауза. Я мучительно искала нужные слова. Имею ли я право говорить об этом с ними? Проще сказать — не ваше дело. Но лица ребят требовали ответа. Особенно Молчанов, без обычной дурацкой ухмылки.
— Вот вы говорите о красивом отношении, — начала я, — но понимаете это как-то внешне: цветы, конфеты, ухаживание… Мой муж был красивый, старше на пять лет. Я гордилась: такой взрослый — и влюбился, цветы носит, у школы поджидает. Очень было приятно хвастать перед подругами. И я вышла замуж. А потом оказалось, что училась я — только для него, нарядно одевалась — только для него, даже на мир смотрела — для него. Кончила институт, начала работать, он возмутился: «Я совсем не вижу жену. Дом запущен…» Школа мало времени оставляет для семейной жизни. Да еще ко мне часто приезжали ученики со своими ЧП. Короче, потребовал, чтобы я перестала работать, жила только для дома. Тогда я уехала в ваш город.
Молчанов прищурился, с иронией. Неужели этот разговор не нужен, вреден?
— А вы любили его?
Я заколебалась: не слишком ли облегченно я все рассказываю? Применительно к детям школьного возраста…
На деле же я уехала после того, как узнала, что мой муж начал встречаться с другой женщиной. Уехала, не оставив даже записки.
— Конечно, любила. Иначе бы ушла от него раньше… Я ведь не очень терпелива и терпима. Но когда ошибешься в юности, страшно даже себе признаться. Кажется, жизнь навсегда сломана…
Вдруг послышался голос Светланы Сергеевны:
— А не пора ли спать, полуночники?
Потом, когда мы легли, она начала возмущенным шепотом:
— Ты считаешь обязательным — исповедь перед учениками?
— А что надо было делать?
— Каяться, конечно!
— Но ведь нельзя огрызнуться! Да и смотри — они читают взрослые книги, смотрят кинофильмы о чем угодно. Почему же наш личный опыт — тайна? Почему? А ты с ними — сухарь, вот тебе они и не доверяют, не делятся…
Она перебила меня с неожиданной страстностью:
— А что я могу сделать? Вот пришла в школу, возилась с ними. Год, два, три. А потом надоело… Понимаешь, надоело! Вкладываем душу, все время с ними, все к сердцу принимаем — их боль, радость, а потом тебе еще и нахамят… Встретишь, когда школу кончат, — на другую сторону улицы перейдут, не поздороваются.