— Зайка говорит, что здесь она больше учиться не будет. Пусть даже дневник найдется… Его же прочтут…
— Она влюблена?
Люба улыбнулась. Так улыбаться умела только она. Улыбка пробежала по ее глазам, щекам, губам, на секунду осветив хорошенькое личико, и стерлась.
— Ты знаешь, что она писала в дневнике?
— Ну, наши дела…
Люба скромно опустила длиннющие черные ресницы над круглыми золотистыми глазами.
— Разное, Марина Владимировна. Но Зайка, кажется, была откровенна в дневнике. А с ней такое произошло…
Люба просто умирала от желания мне все рассказать, но я не хотела от нее узнавать Зоину тайну и не продолжала беседы, хотя взволновалась еще больше. От Зои можно ждать чего угодно. Она и школу способна бросить…
Уроки я провела отвратительно. Что-то спрашивала, задавала, а в голове вертелось одно: что произошло с Зоей?
После уроков ко мне подошли Рыбкин и Пузиков. Эта неразлучная пара невыносимо долго хмыкала и мялась.
— Ну, ребята?
— Ничего, Марина Владимировна! Мы со всеми поговорили. И с девятым «А». Больше в школе тогда никто не оставался.
— И у Зайки были, — добавил Валерка, глядя на кончики своих ботинок.
— Она лежит, в стенку смотрит, — уточнил Рыбкин.
Помолчали, потом Валерка раздумчиво сказал:
— Может, в милицию заявить?
— Ты еще собак вызови!
— А чего?
— А ничего! Что это, бумажник?
— Хуже…
Нет, мои ребята дневника не брали — это ясно. Я должна была сразу поверить. Но где же все-таки дневник?
— Хватит, ребята! Идите домой. Мне кажется, здесь какая-то ошибка.
Только поздно вечером села я за домашние сочинения своего класса. Обычная история. Все классы сдают их вовремя, а мой растягивает эту процедуру на неделю.
Я работала невнимательно, а потому медленно. Одну фразу перечитывала по три раза. Поминутно отвлекалась. Где же дневник?
Вдруг я открыла чью-то тетрадь и прочла:
«5 сентября.
Что сегодня было! Даже не верится. Прямо сон…»
Что это? Зоин почерк? Дневник! Ну конечно, это же и есть злосчастный дневник! Но как он попал сюда.
Я вскочила и в смятении села опять. Как быть? Читать? Но есть ли у меня право? Посмотрела на часы: двенадцать часов! Трамваи еще два часа ходить будут. Поеду.
Зоя жила в новом доме, в центре. Лифтерша в пенсне оторвалась от книги, подозрительно начала допрашивать меня, куда я иду и зачем.
У Зои долго не открывали. Неужели я делаю глупость, врываясь в такое время к людям? Но вот дверь шевельнулась. Через цепочку на меня смотрела сама Зоя, осунувшаяся, как после тяжелой болезни. Она впустила меня и вежливо поздоровалась. Я молча протянула ей тетрадь. Девочка вздрогнула, глаза ее расширились… Но она нарочито равнодушно бросила дневник на столик в углу. Потом выжидательно посмотрела на меня…