— Марина Владимировна! Я была уверена, что к нам-таки да забредете.
Она сбросила на пол какие-то тряпки и подставила мне стул, обмахнув его полой халата.
— Я хочу поговорить о Симе. Он очень изменился.
— Изменился? Хорошенькое дело! Ребенок совсем истаял… Вы же знаете, что я учила его музыке, хотя нам некому помочь. У него такой дивный слух, что соседи плачут, когда мальчик играет. А теперь? К пианино не подходит, уроки не делает. И денег требует. А какие у меня деньги? Я с утра до вечера машинкой стучу. Ну, я дала ему раз пятерку, два пятерку — сирота же он, кто и пожалеет, как не бабка…
Она рукавом халата утерла глаза.
— А потом и говорю: «Зачем тебе такая куча денег?» А он: «У нас в школе требуют, взносы всякие». А хорошее ли это дело с сироты требовать? Пусть те платят, у кого полный гарнитур семьи.
Я начала вспоминать.
— Никаких денег мы не собирали, — сказала я.
— Так мой Сима говорит уже неправду?!
Она закачалась на стуле.
— А он занимается русским языком с той учительницей, что я рекомендовала?
— А как же! Дай вам бог здоровья.
— Дело в том, что она спрашивала, почему вы ей не заплатили за последний месяц?
Бабушка Лайкина выпрямилась, вынула гребешок из волос, поглядела на него и снова воткнула в прическу.
— Как это — не уплатили? Что мы — нелюди? Двенадцать рублей, как одну копеечку, я на прошлой неделе ему передала. По рублю пятьдесят в час, так?
— Денег она не получила.
Бабушка Лайкина сняла очки, положила их на стол и схватилась за голову.
…Прошел еще день. Лайкин сидел пришибленный. Ребята шептались. Я вызвала Политыко к доске и пристально всматривалась в его загорелое, здоровое лицо.
Политыко отвечал плавно, продуманно; он зачитывал цитаты из Толстого и торжествующе поглядывал на меня.
Я поставила ему пятерку, хотя не слышала и половины ответа.
— Лайка, неси дневник! — скомандовал Политыко, точно щелкнул кнутом.
Лайкин вскочил и принес мне дневник Политыко.
После урока я позвала Рыбкина, Валю и Дробота.
— Надо провести такое собрание, — сказала я, — чтоб все высказались. Весь класс. Всем же Политыко не сможет мстить.
Валя закусила палец. Приоткрыв рот, Рыбкин провел внимательным взглядом по моему лицу.
— Все? И девчонки и мальчишки?
— Ох и здорово! — Дробот залился смехом. — Всех они не смогут избить. Ох и здорово!
— Да, все могут сказать правду, даже если Лайка промолчит, — задумчиво подтвердила Валя.
А потом я долго ехала в холодном полупустом трамвае домой, вспоминала сегодняшний день, и впервые за последнюю неделю меня не мучило чувство беспомощности.
После уроков я вошла в класс и сказала: