После его ухода я долго не шевелилась. Стоило ли рассказывать ему о заявлении?..
В конце года Мария Семеновна зазвала меня в кабинет. Села на диван и посадила меня рядом.
Я внутренне вся сжалась, ожидая привычных стычек. Мне кажется, что за этот год я даже во сне с ней спорила. За каждым моим поступком, словом, жестом стояло ее укоряющее лицо…
Мария Семеновна куталась в большой платок. Сутулилась. И казалось, только ее неукротимость не позволяла ей стать окончательно старухой — беспомощной и жалкой.
— Устала я воевать с твоим характером… — каким-то очень мирным, доверительным тоном продолжала она. — И поэтому я рекомендовала тебя… в инспекторы.
— Что?
Лицо мое, вероятно, приняло очень глупое выражение, и она усмехнулась:
— В гороно. Там и поэкспериментируешь и поучишься.
— А мой класс? Мне ведь один год осталось их довести…
— Обойдутся они без тебя.
Я хотела спорить, хотела протестовать, но она положила мне руку на плечо. Тяжело, уверенно.
— Их возьмет Татьяна Николаевна.
Я вздохнула. Конечно, как воспитатель Татьяна Николаевна в сто раз была лучше, полезней для моей «вольницы». Конечно, от такой замены они только выигрывали. Но я!.. Как я обойдусь без них?
Мария Семеновна все не снимала руки с моего плеча. И я не позволила слезам навернуться на глаза. Она и так считала меня девчонкой…
— Через год я выйду на пенсию, — сказала тихо Мария Семеновна. — Директором будет Светлана Сергеевна. Захочет — возьмет тебя обратно. А пока пожалей мои нервы…
Странно, очень странно было слышать от нее такую просьбу. Точно она увольняемая учительница, а не я.
Я вздохнула и встала. Больше говорить было не о чем. Она меня обезоружила своей прямотой. Я пошла к двери и вдруг услышала ее тихий голос:
— Я ведь тебя любила. Но нам нельзя в одной школе…
И после этого разговора моя неприязнь к ней исчезла. Осталась только благодарность за помощь в первые месяцы работа и… жалость. Между нами было почти тридцать лет разницы.
И я вдруг поняла, что она не могла бы их перешагнуть, даже если захотела. Такие не меняются и не меняют своих воззрений.
Четыре года спустя я ехала в дождливую ночь автобусом из Ленинграда в Таллин.
— Добрый вечер, Марина Владимировна! — через полчаса после отъезда вдруг поздоровался мой сосед. — Я вас сразу не узнал. Вы похудели.
Он щелкнул зажигалкой, и я увидела растущие вниз темные ресницы, яркий рот.
— Здравствуйте, Гена, — сказала я.
— Сколько лет, сколько зим… — Тон его был мечтателен. — Уж и не думал вас увидеть когда-нибудь.
— Конечно, вы об этом все время мечтали! — сказала я, невольно «выкая», таким он выглядел солидным. — Ну, что вы поделываете? В каком институте?