– Даром? – повторяю я, не совсем понимая, почему Катал так говорит.
Другой уголок его рта приподнимается:
– Все начинается с тепла в кончиках пальцев. Небольшая дрожь, которая распространяется по рукам и плечам, достигая лихорадочной частоты в сердце, которая привязывает тело к моменту времени, когда реальность и истина существуют вместе.
Пока он говорит, я опускаю взгляд на свои руки.
Моя вышивка. Мои сны. Мое проклятие.
Я снова смотрю на Катала, и он мудро улыбается, как будто видит то, что я все еще пытаюсь осмыслить.
– Разве не поэтому ты здесь? Я думаю, ты знаешь, о чем я говорю, Шай.
– Я… я пришла сюда только потому, что… – я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, – у меня есть основания полагать, что один из ваших бардов причастен к смерти моей матери.
Выражение его лица меняется, и он слегка прищуривается, глядя на меня, а его черты изменяются с добрых на суровые.
– Неужели это так? – он говорит медленно, не столько спрашивая, сколько утверждая.
Я слегка киваю, мое тело начинает дрожать. Я медленно выдыхаю. Если я хочу заручиться его помощью, нужно быть храброй. Он хмурится, но в одно мгновение строгость исчезает с его красивого лица.
– Как тревожно.
Надежда пронзает мою грудь, и я поднимаю глаза, надеясь услышать больше.
– Значит ли это… Вы мне поможете?
– Как я уже упоминал, среди бардов были случаи безумия. К сожалению, это часто случается с теми, кто обладает наибольшей властью. В истории бардов – это документально подтвержденный факт, и мы хотели бы иметь возможность изменить его.
– Так… вы думаете, это возможно? Может ли кто-то из Высшего совета… являться… – я не могу заставить себя сказать это. Я не хочу снова рисковать, произнося запретное слово. Вместо этого я останавливаюсь и говорю осторожно: – Вы думаете, что один из них мог сделать это?
– Мы не можем быть уверены. Но я займусь твоим делом, даю слово.
Я падаю на колени.
– О, благодарю вас, милорд, – мне хочется плакать, так сильна во мне вспышка облегчения и радости. Наконец-то кто-то мне поверил.
Его пальцы осторожно касаются моего плеча. Это прикосновение вызывает во мне одновременно тепло и холод. Я смотрю вверх.
– Шай, – тихо произносит он, и на его лице появляется тень улыбки, – но сначала у меня есть более важное дело.
– О, – я стараюсь не выглядеть такой удрученной, какой себя чувствую.
– Я должен устроить тебя. И, конечно же, дать тренера.
– О, я… Что? Тренера?
Широкая улыбка озаряет его лицо, и он смеется.
– Ты все еще не понимаешь, не так ли?
Я сажусь на пятки, смущенная, но внимательно слушаю. Он собирается помочь. Он мне верит. Одно это дает мне ощущение парения, будто я могу достичь чего-то. Он проявил ко мне милосердие, выслушал меня. Наконец-то кто-то прислушался к моим словам.