Подобная ситуация была и с жалованьем офицеров, особенно младших – до штабс-капитана включительно, которые жили исключительно на жалованье. Вот когда они начинали командовать ротой и выше, тогда могли запускать лапку в кассу своего подразделения, беря оттуда деньги, предназначавшиеся на покупку всего необходимого для роты и сдавая своих солдат внаем для работы на полях крепких хозяев, которые потом расплачивались сельхозпродуктами. Кое-что, конечно, шло в котел солдатам, но и капитану оставались деньги после продажи посреднику на базаре доверенным унтером пары возов картошки или капусты. Ротные деньги, конечно, были невеликие, но в полку уже вращались весьма солидные суммы. А если это был кавалерийский полк, то там солидные деньги делались на «ремонте», то есть на пополнении строевыми лошадьми. Сумма в бумагах была одна, а реально коннозаводчику уплачивалось меньше, рассказывать, как делилась разница, думаю, не имеет смысла. В столице, конечно, такого, как в провинции, в открытую никто не творил, но служить в гвардии офицеру было затратно, его жалованье в несколько раз было меньше того, что приходилось тратить гвардейскому офицеру, особенно в кавалерии. Поэтому многие офицеры из небогатых или разорившихся семей, выйдя в гвардию за отличные успехи в училище, потом просили перевода в армейские полки, получая, впрочем, при переходе следующий чин. Такая ситуация, когда, по словам военного министра Ванновского, офицер получал меньше, чем приказчик в лавке, продолжалась до конца девятнадцатого века. Где уж тут думать о престиже службы, когда офицеры в провинции ходили в штопаных мундирах по десять лет и лишь на смотр надевали новый. Куприн в своем «Поединке», конечно, несколько сгустил краски, и современники ему пеняли, что, мол, он пасквиль написал, потому что выгнали его со службы, но в целом по этой книге можно составить достаточное впечатление об офицерском быте армии времен правления Александра III, тем более что детали во многом согласуются с описанными в мемуарах бывших офицеров того времени.
Обо всем этом я размышлял, поскольку раздумывал о том, принять ли приглашение полковника Агеева поступить на государственную службу. По возвращении в гостиницу с полигона мы не пошли в ресторан, а я заказал коньяк и немудрящие закуски в номер.
Выпили, коньяк был хороший, французский, как и подобает коньяку[117], подождали послевкусия благородного напитка. Потом отдали должное закускам: икорке, севрюжьему балыку и швейцарскому сыру (вот за что люблю это время – за вкусные продукты, впрочем, говорят, и здесь жульничают, но не в хорошем ресторане, а в дешевом трактире, где могут накормить какой-нибудь дрянью)