Выяснилось, что родителей Символиста не было дома, им пришлось уехать на похороны его бабушки в Подольск, небольшой городок в Подмосковье. Я сказала Символисту, что мне жаль, что его бабушка умерла. Он сказал, что я не знаю характера его бабушки.
— В любом случае, — сказал он, — она была сукой.
Он повторил:
— Полномасштабная советская стукачка, которая скурвилась во время её тяжёлого переходного возраста.
Он заметил мой дискомфорт и пояснил. Оказалось, что она была «осведомитель».
— Она была уборщицей, и власти даже не платили ей за дополнительную информацию — она была добровольцем! Он сгноила деда, он хотел с ней развестись, а вместо этого оказался в тюряге за то, что якобы украл у неё кольцо с рубином, которое сам ей подарил. Она подложила кольцо в его карман и вызвала милицию. В тюряге ему навесили дополнительный срок за драку. Когда она его посещала, она связалась с охранником, который спровоцировал деда. Он умер в тюрьме от менингита. Представляешь?
Он продолжал в отчаянии:
— Кто знает, сколько жизней и людей она загубила и сколько этих добровольцев вокруг нас?
Его глаза снова выскочили из орбит, как будто это было действительно немыслимо, что кто-то добровольно согласился на такое грязное дело, и что это была его собственная бабушка. Он огляделся, как будто было возможно, что её дух находился здесь с нами.
— Это она решила, что я сумасшедший. Я, должно быть, сошел с ума, если рисую картины, которые она не понимает.
Затем он повернулся ко мне и спросил:
— У тебя уже есть грудь? Я хочу нарисовать твоё тело.
В этот же самый момент я узнала, что Символист считался художественным оформителем журнала “Пагуба “и оба подростка были главными редакторами, дизайнерами, писателями и читателями. Я буду первой, кто увидит их первое издание. Это была огромная ответственность. Символист откупырил бутылку и спросил:
— Портвейна?
Я согласилась на стакан советского портвейна — темной вонючей жидкости, предложенной Символистом, которую он достал из под кровати. Он стал разливать портвейн в три грязных стакана с изяществом, которого с первого взгляда я не заметила.
Насколько я сейчас помню, один из рассказов, написанных Степаном, начинался так:
«Сука знает, чье сердце съела. Глаза её были похожи на оливки — блестящие и темные. Её рот был как кратер мертвого вулкана, похожего на большую трещину. Она не могла ни улыбаться, ни плакать, ни удивляться. Каждую ночь она вылезала из своего логова — подвала пятиэтажки на Нагорной улице, и рыскала по ночной Москве в поиске жертв. Она нападала на одиноких советских граждан и питалась их сердцами и головами. Бесчувственные тела оставались недвижимы и кровоточили. Пока она их ела, она издавала отвратительный чмокающий звук удовлетворения».