Чтобы Федя сильно не переживал, лейтенант сказал ему, что никто ничего не видел, а если бы и увидел, то в потраву зашли не чьи-нибудь, а колхозные коровы, и что не Федя Редчанков во всем виноват, а он, лейтенант. Ему и отвечать.
— Ты раньше жил в деревне? — спросил Федя.
— Нет.
— Оно и видно.
— А что такое?
— Уж если коровы зашли в потраву, то об этом обязательно узнают. Как пить дать!
Пастухи сидели, отвернувшись от заката, как будто не хотели смотреть на ходившее волнами поле, где только что побывали коровы.
Чтобы как-то растормошить Федю, лейтенант протянул ему свою видавшую виды пилотку.
— Ну-ка н-надень!
Федя медленно, как перед зеркалом, надел пилотку, сдвинул ее немного вправо и набок — и сразу же забыл обо всех своих печалях.
— Ну, вот, — сказал лейтенант, видя, как Федино лицо расплылось в улыбке, и потянулся к полевой сумке, в которой носил теперь обед и где хранилось маленькое двустороннее зеркальце: купил в Подольске, выписавшись из госпиталя, но так и не успел никому подарить.
Федя замахал руками:
— Не надо. Я и так знаю: пилотка мне во как идет! Лучше всех в деревне!
Он с сожалением снял ее и подал лейтенанту. Тому понравилось и Федино хвастовство, и то, как бережно держал он пилотку, и как не хотел расстаться с нею.
Надев бич на руку, Федя быстро пошел в другой конец лощины, чтобы отогнать коров подальше от поля. Резкие хлопки бича, которыми он издали пугал коров, были похожи на одиночные выстрелы, лесное эхо усиливало их и разносило далеко по окрестности. Смирившись с тем, что больше промашки у пастухов не будет, стадо успокоилось и мирно паслось около леса, и только самые блудливые высоко поднимали голову и смотрели в сторону поля. Видели они грозно шагающего с бичом Федю и с неохотой срывали пучки бледно-зеленой травы, не идущей ни в какое сравнение с молодыми пшеничными колосьями.
Лейтенант, превозмогая слабость, отогнал к лесу оставшихся коров, но, видно, поторопился — надо было еще немного посидеть, прийти в себя… Преодолевая головокружение, какую-то непонятную тяжелую тоску и начинавшуюся рябь в глазах — будто стая незнакомых птиц с узкими черными крыльями бесшумно летала перед ним и никак не могла улететь, — он схватился на косогоре за ветви густой молоденькой березки, постоял, делая глубокие вздохи, и ни за что не хотел открывать глаза. Потом сидел в тени, привалясь к березке и запрокинув голову, струйки пота катились по лицу, и он не вытирал их. Медленно, с усилием, вытянул перед собой правую руку, отодвигая нахлынувшее видение: как во время последнего боя в излучине Дона, когда снарядом остановило его танк и в глазах замелькали такие же, как сейчас, незнакомые птицы с узкими крыльями…