С подтянутыми от голода животами, но такие же воинственные, как и утром, после скудного завтрака, мы шли из школы, затевая в снегу жесточайшие бои. И только перед самой деревней, вконец обессилев, брели друг за другом. По двое старались не идти: если кто-то толкнет, то уж очень тяжело подниматься из снега.
Прошли Хоргу, укрытую густым кустарником и все еще журчащую под снегом, осталось позади сухое болото с метровыми кочками, напоминающими солдат в белых касках, и перед самой Хоргой увидели человека в длинной шинели, шагавшего совсем не по-солдатски: приближался он к нам очень медленно, то и дело его заносило в сторону, и он так же медленно вылезал из снега и как ни в чем не бывало продолжал путь. В этом неторопливом, сосредоточенном движении, в том, как человек вылезал из снега, было не только упорство, но и привычка, что он давно так ходит, — и мы узнали в нем Шалодона, неполного георгиевского кавалера, жившего от нас в пятнадцати километрах — на Булыках.
Мы стали вглядываться в Шалодона — каждому хотелось увидеть три тускло поблескивающих креста, которые он надевал иногда поверх шинели. В это время со стороны нашей деревни послышался звон колокольчиков, песни и выкрики под гармонь, на вершине горы стали появляться санные упряжки. Мы насчитали не меньше пяти. Они быстро скатывались с горы, нам уже видно было, как летит снег из-под копыт лошадей.
Шалодон шел не оглядываясь — или не слышал, или ему было все равно, кто и куда едет. В самый последний миг его опять занесло в сугроб, а может, он успел освободить дорогу, и мимо него стали проскакивать, как игрушечные, сани с широкими отводинами. Шалодона осыпало снежным вихрем, но он, казалось, ничего не замечал и смотрел не навстречу пролетающим саням, не вслед им, а поперек дороги.
На дугах первых упряжек развевались красные и голубые ленты, звон пяти колокольчиков сливался в один, обещая нам не то самую большую перемену, не то какой-то длинный урок. Мы забыли о Шалодоне и, занемев от восторга, с каким-то недетским любопытством старались разглядеть жениха и невесту, летящих впереди свадебного поезда в легкой кошеве. Хотелось побежать, броситься в самые последние сани, на которых тоже не было места, но все равно бы нашлось: уж как ни тесно, а еще одному — нашлось бы.
Странная мысль коснулась, наверно, не одного меня: Илья Андреев увозит не свою, а нашу невесту, которая почему-то взяла и быстро выросла…
Жених был наш, шангинский, вернулся чуть не из самого Берлина, ходил он еще на костылях, скоро его должны были поставить бригадиром… Невеста с ярко-красными круглыми щеками смеялась от быстрой езды, от снега, летящего в глаза, а может, еще от чего-то… Мы знали, что она из одной с Шалодоном деревни, с Булык, и что зовут ее Ольгой.