Подумав, я направил третью роту с обозом в Курск, а сам решил прогуляться со второй ротой чуть правее, в направлении Городенской сторожи, посмотреть, как там. Зря, как оказалось – если первое село, которое мы прошли, было заброшено, но нетронуто, то второе сгорело дотла, причем, судя по всему, день или два назад; ничего уже не тлело, но отчётливо пахло горелым. У пожарищ лежали четыре трупа, изрубленные и обглоданные дикими животными – три мужских и один детский. По моему приказу, мы вырыли яму, благо земля не промерзла, и захоронили их, после чего водрузили на могиле крест. Я увидел, как посмурнели лица моих ребят, хотя еще недавно для половины из них сельские жители были не более чем холопы.
– Что скажешь, полковниче? – вопросил подъехавший ко мне лейтенант Пожарский.
– Пойдём уж в Курск.
Мы повернули по еле заметному проселку на юго-восток, но не успели пройти и двух километров, как из находившейся рядом небольшой дубравы послышался истошный женский крик.
2. Крымско-польское братство
Признаюсь, если бы командовал операцией американский поборник демократии и прав человека в моем лице, мы бы просто расстреляли в этой дубраве все, что движется и шевелится. Но, как известно, бодливой корове Господь рогов не дает. По Сашиному приказу, бóльшая часть ребят пошла в обход, благо рощица была небольшая, а взвод под номинальным моим командованием, хотя на самом деле их вел лейтенант Пожарский, пошел по тропинке меж дубов.
Метрах всего в двадцати тропинка вышла на полянку, где мы увидели такую картинку – с десяток молодых женщин жались друг к другу у двух шалашей. Их держала дюжина татар, громко хохоча, и двое как раз срывали одежду с двух девушек помоложе. А чуть подальше стояли еще двое крымчаков с двумя десятками стреноженных лошадей. К некоторым были приторочены какие-то тюки – вероятно, добыча.
Когда мы вдруг появились из-за деревьев, эти две девушки были уже обнажены, но плодами своих трудов неправедных пришельцы насладиться не успели – два выстрела, и один повалился с простреленной башкой, а другой корчился на земле в агонии. Другие выпустили женщин и побежали. Такое впечатление, что им и в голову не пришло, что женщинами можно было бы воспользоваться, как живым щитом. Для них крестьянки были быдлом – и они почему-то думали, что для нас точно так же.
Еще несколько выстрелов, и пятеро супостатов валяются на земле, а остальных повязали ребята, которые обошли дубраву. Шестерых оставшихся в живых заставили тут же копать могилу «для себя и для того парня» – сейчас не время для гуманизма, оставь этих в живых – опять пойдут угонять наших людей в полон. Один, впрочем, сказал по-польски, что копать не будет – мол, это дело «холопов». Его сразу же повесили, несмотря на истошные крики: «Бендже копал