Я сделал знак – мы вскочили на коней и ворвались на рыночную плошадь, что у Пятницкой церкви. На ней к пяти столбам, под которыми были навалены огромные кучи хвороста, были привязаны люди в рясах. Даже с нескольких десятков метров было видно, что на лицах их не было живого места – лишь кровь и синяки. У четверых из них головы свисали, как у тряпичных кукол, а пятый силился выпрямить шею.
Толстый монах зажигал факел, а на помосте стояло трое: католический епископ, католический же священник, бубнивший и далее на латыни, и третий в православном священническом облачении. Униат, подумал я – ведь я в свое время был на свадьбе в униатском храме, и меня поразило, что убранство его, равно как и одежда священников, мало чем отличались от православной церкви. Что неудивительно – за переход под власть папы им разрешили оставить православную атрибутику и обряды. Перед помостом стояло два десятка польских солдат, а недалеко собрался безмолвствующий народ. И вдруг пятый священнослужитель наконец поднял голову и сказал твёрдым голосом:
– Отче! отпусти им, не ведя бо, что творят…[16]
Толстый монах ударил несчастного по лицу, взвизгнув:
– Zamknij usta, heretyku![17]
Но, завидев нас, бросил факел, встал на колени, и заорал, путая польские слова с русскими:
– Милосчи проше у паньства! Я не сам, меня змусили!
Солдаты побросали ружья и тоже попадали на колени, равно как и оба католика, а вот лжеправославный выставил крест и зычно крикнул:
– Кайтесь, грешницы[18]!
Его, как и других, споро повязали, пока другие бережно снимали священнослужителей. Тем временем, ко мне подбежал пожилой человек с вислыми усами.
– Моцпане!
– Не видишь, что ли, это князь Николаевский, – цыкнул на него один из людей Ионы. Тот побледнел и бухнулся на колени:
– Не ведали мы, что ты князь! Не гневайся!
– Вставай, – ответил я с улыбкой, – а то и правда буду гневаться.
– Княже светлейший, я – выборный городской голова, Иван Еремеев сын. Вон там мой дом. Снесите святых отцов туда, у меня дюже места.
Пока ребята несли их туда, он ещё раз попытался встать на колени – я еле-еле успел поддержать его:
– Не надо, Иване, мы не ляхи, мы с вами русские люди, у нас стоять на коленях потребно только перед Богом. И светлейшим меня называть не обязательно.
Тот махнул рукой, и ко мне подошли ещё с десяток пожилых людей.
– Княже, дозволь прошение подать… Не отдавайте нас больше ляхам. Хотим под руку православного царя.
– Мы вас никому не отдадим! – заверил их я, а сам подумал, что, не дай Бог, может, и заключат наши очередной договор, который вернет город полякам или там литвинам. И пообещал себе, что подниму этот вопрос с Борисом. Конечно, грустно, что потомок либо сродник того самого Семена Бельского, который перешел на сторону православной Руси, чтобы не изменять своей вере, теперь – предатель и агент Речи Посполитой в наших рядах… И что у него есть какое-никакое, но влияние на Бориса. Но ничего, прорвемся.