Ж. : Почему же?
З .: Мне кажется, это легко понять, тут все лежит на поверхности. Во–первых, предоставить государству по сути значило – подарить, а я не столь богат, чтобы делать подобные подарки.
Ж. : Ну почему же так? Неужели государство не вознаградило бы вас?
З. : Далеко не уверен. Для государства я просто изобретатель. Вам приходилось заниматься изобретательскими проблемами?
Ж. : Непосредственно – нет, но вообще–то я в курсе.
З .: Тогда незачем и объяснять. Пойти по этой дороге означало бы – похоронить мое дело без больших надежд на воскрешение. И за чисто номинальное вознаграждение. А через год–другой убедиться в том, что мои идеи и конструкции успешно используются – в Штатах, Японии, Германии, мало ли где, только не у нас.
Ж. : Но вы могли предварительно сделать сообщение в серьезном научном журнале, и тем самым обозначить ваш приоритет…
З. : Ну, в добродетельную науку я уже давно не верю. Она стала таким же средством завоевания теплого местечка под солнцем, как, скажем, управленческая карьера или торговля. Но допустим, я в какой–то форме предоставил бы свои материалы государству; как бы оно их использовало? Кто контролировал бы восстановление людей? Мы с вами? Вряд ли. И, следовательно, кого стали бы восстанавливать? Мне кажется, нет нужды объяснять. Я не хотел, чтобы моя работа стала еще одним источником привилегий – их и без того, по–моему, достаточно.
Ж. : Интересная позиция. Но скажите: насколько я понимаю, всех, на кого могут возникнуть заказы, вы восстановить не в силах?
З .: Разумеется, нет. Сейчас вообще речь идет о единицах, но даже и когда дело встанет на прочную основу, можно будет говорить лишь о каком–то небольшом сравнительно количестве…
Ж. : Мне только хотелось, чтобы вы сами это признали. Значит, какой–то отбор всегда останется необходимым?
З. : Это не вызывает сомнений.
Ж. : И в то же время вы не хотите, чтобы этим отбором занималась, скажем так, авторитетная группа людей.
З .: Не хочу. Один великий человек, наш современник, в молодости способствовал решению крупнейшей научно–технической задачи, а потом, когда понял, какие опасности для людей таит в себе плод его труда, ему пришлось взывать к весьма, весьма авторитетным людям – и, как вы знаете, безуспешно. Я не хочу взывать и потому не собираюсь выпускать дело из своих рук.
Ж. : Но ведь кто–то же должен решать? Кто же?
З. : Я.
Ж. : Но почему именно вы? Считаете себя лучше, выше, справедливее других?
З. : Таких иллюзий не питаю. Но тут действует простая арифметика. Скажем, вы создали комиссию по отбору кандидатур – из десяти, допустим, человек. У каждого из этих десяти будет, самое малое, один свой личный заказ. И еще один – не свой, но, так сказать, лежащий близко к сердцу. А кроме того – у каждого будет право на свою ошибку. Вот вам десять спецзаказов, плюс еще десять и плюс десять ошибок. И это при условии, что в прочем комиссия будет единогласна. Но ведь так не бывает. Далее, сам состав комиссии станет предметом споров, дискуссий, торгов, компрометации, шантажа, интриг – и так далее, и тому подобное. Всего этого я хочу избежать. У меня был один личный заказ – его я уже реализовал; один, возможно, близкий к сердцу – его я реализую в ближайшем будущем. И, допустим, одна ошибка – ее, думаю, я уже сделал. Вот и все издержки. А споров о составе не будет: только я мог решить этот вопрос, и я его решил.